Божественный театр - Инна Шаргородская Страница 7

– Не могу, – рассеянно ответил Имар – мыслями он уже был не с ней. – Завтра полнолуние Львицы. И вдруг…

– Что – вдруг? – спросила Катти, чувствуя холодок под сердцем.

Муж взглянул на нее с некоторым удивлением.

– Вдруг они опять покажутся…

– Лесные девы? – Кровь бросилась ей в голову.

Никто из байемцев не осудил бы Катти за те слова, что сорвались тогда с ее языка. Никто.

– Значит, мечты тебе дороже меня? Можешь не возвращаться.

Никто, кроме нее, не видел, какими стали в этот миг глаза Имара.

– Вот как? Ты не веришь мне?… Ты меня больше не любишь?

Ей бы опомниться. Но она не опомнилась.

– Ты меня тоже. Любил бы – остался бы.

Имар забросил ружье за плечо, поднял со стола охотничью сумку.

– Прости. Похоже, возвращаться мне и впрямь не стоит.

Больше он ничего не сказал. Ушел.

И не вернулся.

Ей было двадцать лет, ему – всего на два года больше. Только молодостью и глупостью могла теперь Катти объяснить и свои сказанные в запальчивости слова, и то, насколько близко к сердцу их принял Имар. Оправданий себе она не искала. Хотела причинить любимому и любящему мужу боль – и причинила. Такую сильную, что повторения он не пожелал. Она раскаялась уже назавтра, но было поздно. А он, по-видимому, так и не понял, что злые слова ее значили одно – «останься, ты мне нужен»…

Возможно, Имар и вправду в тот же день уехал из Байема. Возможно, все-таки отправился в лес – ружье ведь его нашли там, в конце концов, – и дождался появления волшебных дев. И ушел с ними, думая, что Катти его разлюбила. Ей хотелось верить в последнее. Ведь Имар – не дурак, он должен был, рано или поздно, понять ее, простить и вернуться… и если не вернулся, значит, не мог. Или смерть его настигла, или… От лесных дев не возвращаются. Катти так хотелось в это верить, что несколько раз она и сама выбиралась в ночи полнолуния в лес, переодеваясь в мужскую одежду, чтобы не узнали соседи. Узнали бы – точно посадили бы, как безнадежно спятившую, под замок… Она искала и даже звала лесных прелестниц, но те не показались ей ни разу.

И оставалось только ждать. Чуда.

Что она и делала – долгих семь лет.

* * *

В день, когда явился вестник судьбы, что-то неуловимо изменилось в трактире «Веселая утка».

Все как будто было прежним – мрачноватые стены зеленого кирпича, покрытый копотью потолок, неяркие масляные светильники, старинный, вот уже двадцать лет бездействующий очаг, украшенный пыльным чучелом кабана на вертеле. И фирменное блюдо осталось тем же: запеченная целиком утка с азартно разинутым клювом, куда, в зависимости от незамысловатой фантазии кухарки, вставлялись то веточка зелени, то румяная редиска, то крохотный душистый огурчик – все со своего огорода!.. «Веселость» утки заключалась, правда, не в этом, а в обязательном сюрпризе, таившемся среди яблок и слив, которыми ее фаршировали. Фантазия Корхиса не отличалась богатством от кухаркиной – из года в год это были одни и те же предсказания, благоприятные, разумеется, дабы ни в коем случае не отпугнуть посетителей.

Все, как и раньше. Но стены почему-то казались чище, светильники – ярче, утка – веселей… Потому, возможно, что в зале непривычно часто слышался смех, и сам трактирщик Бун цвел улыбками – посетители нынче не спешили уходить, заказывая напоследок кто лишний стаканчик вина, кто кружку пива. А все новый работник – балагур и острослов!..

Имя Волчок, как оказалось, шло ему необыкновенно – он умудрялся находиться разом в трех местах. При этом, болтая без умолку, успевал и посетителей потешить, и домочадцев развеселить. Уже к полудню улыбками его встречали все – не только Корхис, но и вечно сонная жена его Арда, помогавшая на кухне, и дети их, обычно путавшиеся без толку под ногами, и ворчливая кухарка. И даже Катти, с плеч которой свалилась вдруг добрая половина забот.

С утра Волчок практически выгнал ее из зала, сказав, что не царское это дело – заказы разносить. И так он это сказал и таким теплым, понимающим взглядом ее одарил, что на миг Катти и впрямь почувствовала себя… королевой. Ощущение было столь непривычным, что, приятно удивленная и заинтригованная, она принялась украдкой наблюдать за Волчком, благо появилась толика свободного времени. И вскоре заметила, что тот же фокус новый работник проделывает и со всеми остальными домочадцами – для каждого находя словцо, от которого теплеет на душе, и каждому как бы невзначай оказывая мимолетную помощь. Кухарке, расхвалив ее стряпню, он присоветовал быстрый способ варки картофеля. Нерасторопную Арду, восхитившись ее походкой, назвал лебедушкой, отчего та даже проснулась наконец и заходила живее. Успокоил малыша Боно, когда тот раскапризничался, сказав ему, что румяней щечек никогда не видал. Старших мальчиков объявил великими умниками и загадал им загадку, после чего те просидели в огороде полдня, не мешаясь под ногами и прибегая лишь изредка с очередным неверным ответом… Про хозяина и говорить нечего – сноровкой и деловитостью Корхиса Волчок восторгался так часто, что к вечеру тот, похоже, уже не мыслил без нового работника жизни.

Но несмотря на то, что Катти вроде бы удалось понять секрет обаяния Волчка, она так же, как и все остальные, не могла удержаться от улыбки, когда он улыбался ей, и ощущала тепло в груди, принимая его помощь. Казалось отчего-то, что остальные – не в счет, он видит здесь и ценит ее одну, он сумел разглядеть ее непохожесть на других, он знает, каково ей приходится, и сочувствует…

В душе Катти, истомленной одиночеством, начала зарождаться даже робкая надежда на дружбу. Особенно когда она сама рискнула пошутить и Волчок понял эту шутку, в отличие от Арды и кухарки, и ответил ей лукавым смешком.

Вечером он вымыл за нее посуду – заметив, что у Катти от усталости дрожат руки.

– Доверьтесь мастеру, – сказал, – уж я-то уберегу хозяйское добро! – как будто за целость тарелок опасался, а не помочь хотел.

– Спасибо, – от всей души ответила она и отправилась пересчитывать оставшиеся на завтра продукты, в который раз за этот день чувствуя себя согретой непривычным вниманием.

Своей надежды на то, что у нее может появиться друг, Катти на самом деле не осознавала. До той минуты, пока не услышала случайно, уже после закрытия трактира, обрывок разговора между новым работником и братом.

Разговор был – о ней.

«Веселая утка» считалась заведением приличным, для людей семейных, и закрывалась сразу после ужина. Шумных ночных гуляний тут не допускали. Подметать же после закрытия обеденный зал входило в обязанности Катти, поэтому, покончив с подсчетом продуктов, она, с метлой и совком в руках, туда и отправилась. Но войти не успела.

В узком коридоре между кухней и залом до нее донесся голос Волчка:

– Так сестра ваша замужем или нет? – и Катти, растерявшись, задетая этим неожиданным заглазным интересом к своей персоне, застыла перед дверью.