Американец. Неравный бой - Григорий Рожков Страница 7

Выяснив, что никто из ребят не собирается сходить с тропы войны, на которой они уже прочно стоят, я сообщил им об их новом командире, выбранном по соображениям конспирации, безопасности и контролируемости, – сержанте ГБ Ханнесе Вадере. Немного покочевряжившись, парни приняли и эту новость как неотвратимую – а как же иначе? Брат и друг, занимающий какое-никакое, а важное положение, принять под свое командование не может: ведь рядом есть «родные», советские командиры, просто не поймут… Разобравшись с этим вопросом, пришлось приступить к другому – рассказывать обо всем, что происходило лично со мной…

Беседовали мы еще часа четыре, прерывались один раз для приема пищи и пару раз для чаепитий с обалденно вкусными консервированными булочками, почему-то именуемыми бисквитами, и прочими сладостями американского производства. По требованию моих друзей даже пришлось хромать за своим хаверсаком, бережно хранящим заинтересовавшие их награды. Кольт с дарственной надписью от самого Омара Брэдли заставил всех одобрительно хмыкать и говорить «здорово!», а уж сверкающая россыпь ценных наград вызвала у всех маниакальные приступы уважения. Каждый вознамерился похвалить меня и выразить свое уважение, но это все было отнюдь не весело – я ведь отчетливо помнил, чего стоила каждая из наград. Война словно поиздевалась надо мной, взяв за награды не очень высокую плату в виде ранений, не нанесших несовместимых со службой увечий, но оставивших заметные уродства в виде многочисленных шрамов… Мое уныние друзья просекли и ловко сменили тему, вынудив отбросить горькие мысли.

Закончили мы уже далеко за полночь, когда весь лагерь вновь отошел ко сну, погрузившись в тишину осеннего леса. Выйдя на воздух, мы все, не сговариваясь, втянули полной грудью свежий запах леса, травы, ночи, природы… Незначительные вкрапления запахов бензина, еды и прочих примесей, присущих обиталищам людей, не перебивали той безмерной чистоты, что ощущалась вокруг…

Одновременный выдох вызвал у нас непроизвольный порыв смеха, разбудивший задремавшего на посту милиционера.

– А?! Что такое?! Кто здесь? Стоять! – вскинув ППШ, возмутился пробудившийся страж правопорядка. Невысокого роста, но богатырского склада парняга, словно большой кот, перетек из сидячего положения в полностью боеготовое стоячее. Стало чуточку не по себе – чувствовалась немалая такая опасность, исходившая от этого бойца.

– Ах-ха-ха! Я первый лейтенант Пауэлл, товарищ… э-э-э…

– Старший милиционер Павел Горбунов, товарищ первый лейтенант! Извините, не узнал в темноте! – виновато ответил милиционер, опустив автомат.

– Ничего страшного, всякое бывает, товарищ Горбунов…

Милиционер успокоился и вернулся на свой пост, а мы с друзьями, измотанные, но удивительно умиротворенные и довольные жизнью, отправились спать. Впереди нас ждал новый день! Хотя он уже наступил. Значит, новый день нас дождался!..

Эх, не знаю я, когда эта песня «Утро красит нежным цветом…» была написана, да и не до нее нынче. Вспомнилась что-то… Бр-р-р! Холодно спать в палатке под тонким одеяльцем! Не май месяц на дворе для таких героических похождений, но грешно жаловаться: жив, крыша над головой есть, чего еще надо? Пожрать надо!

Столовую под навесами, где раньше снаряды хранились, еще не до конца обустроили, но за первыми грубо сколоченными столами уже восседали едоки обоих подразделений. Люди общались, зачастую не понимая собеседников из-за языковых нестыковок, смеялись, а главное – питались!

Мой голод не особо утолили определенные поваром командирские нормы питания – тарелка дымящегося омлета из яичного порошка, с беконом и консервированными овощами, кружка обжигающего какао, галеты и опять же консервированные фрукты и ягоды. Мало мне этого было, да спасибо повару, толстощекому, усатому сержанту-белорусу, выделившему от щедростей душевных «таварышу, першаму лейтэнанту» лишнюю порцию.

Подкрепившись, перекинулся за столом парой слов со Спирсом и Оклэйдом. Потом заглянул к Гэтри и порадовался известию о скором приведении всей техники нашего и союзного подразделений в полностью рабочее состояние. Зашел к брату и ребятам, поговорил с ними и со спокойной душой продолжил мой неофициальный обход лагеря. Но на полпути к Вермонту меня перехватил посыльный от Томилова и попросил срочно зайти в штабную землянку старлея…

– Здравия желаю, товарищи командиры. – Вадер на миг оторвался от бумаг, над которыми корпел, и кивнул мне. Клим крепко пожал мне руку. – Что-то случилось, товарищ Томилов?..

– Шифровка из штаба пришла… – Старлей выглядел ошарашенно. Интересно девки пляшут. Что там за шифровка-то?

– Готово… – подал голос Вадер. – Шифровка пришла по каналу экстренной связи моего отдела. Кодировка – наша, энкавэдэшная, послана – на мое имя, а предназначается – вам, товарищи командиры. – Гэбэшник протянул мне и Климу по листу бумаги. Пффф, шпионские тайны! Конспираторы опять пробудились?..

– Так-так-так… Что тут у нас… – усевшись на стул, пробурчал я и вчитался в сообщение. Пару минут все молчали, читали и думали. – Ну что же, это замечательно. Наши приключения во вражеском тылу, не успев начаться, скоро закончатся.

– Верно. Прорываться к Стасевке – это хорошо. Сегодня вечером прибудут геликоптеры для эвакуации тяжелораненых. Тут рядом есть полянка, специально подготовленная для приема самолетов… А завтра пойдем к переправе, которую специально для нас возьмут, Пинская флотилия огнем поддержит… – Вроде о радостном известии говорит, а голос все равно поникший, огорченный. И в глаза не смотрит. Плохой знак… – Но что-то я не пойму. Немцы что, дураки? Не знают, что мы здесь и где пойдем на прорыв?! Тьфу… Но и не это главное… Вот что у меня есть еще. Прочитай. – Старлей рывком схватил со стола и передал мне помятый лист бумаги. Это и неожиданный переход на «ты» с повышением тона меня напрягли.

Но вот бумага и то, что было написано в ней, напрягли больше…

– Вторая бронетанковая дивизия генерал-майора Паттона, Первая кавалерийская дивизия бригадного генерала Чаффи и несколько полков из Третьего кавалерийского корпуса генерал-майора Бацкалевича прижаты к болотам в десяти километрах западнее районного центра Октябрьский… Нет возможности прорыва ни в одном из направлений, удерживаемых противником… Крупные силы противника стянуты для удержания и дальнейшего уничтожения дивизий… Прохода через болото нет… – Вслух вырывались части прочитанной информации. Я ощутил себя плохо, даже нога заныла сильнее.

– Они обречены, понимаешь, Майкл. Нам – помогут, нас – спасут. Им – никто не поможет…

Белорусское Полесье. Штаб 2-й бронетанковой дивизии

– …Нам что, никто не поможет?! Как же так, черт побери! – Голос Паттона гремел словно гром, и даже звуки взрывов, грохочущих в паре километров от штаба, не заглушали его. Но три присутствующих офицера не воспринимали крик генерала как укор в свою сторону. А уж артобстрел и вовсе их не тревожил – война на дворе, а не прогулка по Техасу. Все понимали – это крик души генерала. Крик безысходности. – «Приказываю прорываться по направлению Октябрьский – Паричи…» Как?! Как, их спрашивают, это сделать! В штабе корпуса вообще читали то, что мы им сообщили?! ВОКРУГ БОЛОТО! Отсюда до этого чертова районного центра шесть миль заболоченной и абсолютно непроходимой местности! Если чудесным образом их удастся пройти, тогда будет совершенно плевать, что до Паричей придется еще тридцать миль прорываться! Да будь там хоть все сто миль – плевать! Там – дорога, здесь же сплошное болото! – Схватив со стола кружку остывшего кофе, Паттон сделал несколько жадных глотков и на миг задумался. – Нас все время давят и давят проклятые квашеные и эти поляки! Не дают нам ни минуты передышки, приковывают каждую секунду к позициям, заставляя драться, а не искать выход!.. Слава богу, нас не перестают прикрывать с воздуха русские летчики. Бесстрашные они, сукины дети! За это я очень благодарен советскому командованию. Но возможности хоть что-то сделать как не было, так и нет… – Тяжелый вздох генерала, полный боли и огорчения, словно молот ударил по головам окруживших его офицеров. Они потупили взоры и, казалось, перестали дышать.