Держава богов - Н. К. Джемисин Страница 7

Я закатил глаза:

– Твой Блистательный Итемпас – трус и придурок.

Она набрала полную грудь воздуха, кровь бросилась ей в лицо.

– И совсем это не так! Это…

– А вот и так! Он убил мою мать, отдал на поругание отца, а собственных детей знаешь сколько поубивал? Тут не десятками надо считать! У кого, по-твоему, на руках больше крови? А если уж на то пошло, у тебя самой с этим как?

Она съежилась и покосилась на брата.

– Я никого ни разу не убивала.

– Пока не убивала. Но это не важно, потому что все ваши поступки и деяния запятнаны кровью! – Я привстал, оказавшись на корточках, и подался вперед, пока наши лица не разделило несколько дюймов. Надо отдать ей должное: она не отшатнулась, а, наоборот, зло смотрела мне в глаза. Она хмурилась, готовая слушать меня. И я сказал ей: – Вся власть вашей семьи, все ваши богатства – они, по-твоему, из воздуха взялись? И ты, наверное, полагаешь, что они достались вам заслуженно? Потому что вы умней, или обладаете святостью, или что там сейчас внушают отпрыскам правящего семейства? Да, я убивал маленьких детей. Потому что их матери и отцы не испытывали никаких угрызений совести, убивая детей других смертных. Тех, кого они считали еретиками или кто дерзал оспаривать глупые законы или просто отваживался дышать не так, как нравилось вам, Арамери!

Тут у меня весьма кстати кончился в груди воздух. Волей-неволей пришлось остановиться и перевести дух. Легкие незаменимы, чтобы успокаивать смертных, но неудобств от них все-таки больше. Ну и ладно, шут с ними. Дети между тем примолкли, взирая на меня с чем-то вроде благоговейного ужаса, и до меня с запозданием дошло, что я, похоже, слишком раскричался. Я плюхнулся на ступеньку и повернулся к ним спиной, надеясь, что охвативший меня гнев скоро пройдет. Они мне, вообще-то, нравились. Даже Шахар, хоть она и раздражала. Во всяком случае, желания убивать их пока не было.

– Ты… ты думаешь, мы плохие, – после довольно долгой паузы заговорила она, и в ее голосе звучали слезы. – Ты и меня считаешь плохой!

Я вздохнул:

– Я считаю плохой всю вашу семью. И считаю, что родители хотят вырастить тебя такой же, как они сами.

Потому что в ином случае они бы ее убили. Или изгнали. Сколько раз я видел подобное.

– Я не хочу становиться плохой! – Она шмыгала носом у меня за спиной.

Дека, которого я по-прежнему видел краем глаза, посмотрел на Шахар и набрал в грудь воздуха, и я догадался, что его сестренка вовсю льет слезы.

– Ты ничего не сможешь с этим поделать, – сказал я, опуская подбородок на поднятые колени. – Такова уж твоя природа.

– А вот и нет! – Она топнула ножкой. – Наставники говорят: мы, смертные, не как боги! У нас нет неизменимой природы! Мы можем быть разными, какими только захотим!

– Ладно-ладно, – примирительно сказал я.

Хотя с такой же вероятностью я сам мог оказаться одним из Троих.

И тут меня пронзила неожиданная и острая боль, взвившаяся из копчика. Взвыв, я подскочил и скатился вниз по ступенькам на добрых полпролета, прежде чем сумел остановиться. Усевшись, я потер поясницу, приказывая боли прекратиться. К моему глубокому изумлению, отступила она весьма неохотно.

– Ты меня пнула, – удивленно проговорил я, глядя вверх.

Дека зажимал ладошками рот, глаза у него округлились. Из них двоих он один, кажется, понимал, что они оказались на краю гибели. Шахар, растрепанная, с горящими глазами, ни о чем таком не задумывалась – напружинилась, кулаки сжаты. Похоже, она была готова спуститься по ступенькам и пнуть меня еще раз!

– А я буду такой, какой сама захочу! – объявила она. – Настанет день, когда я возглавлю семью! Как я сказала, так все и будет! Сказала, что стану хорошей, и стану!

Я поднялся. Если честно, я не слишком рассердился. Дети, они такие, им лишь бы задираться. Мне даже понравилось, что сквозь шелка и напускные манеры проглядывала прежняя Шахар. Такой она мне нравилась: яростная, полубезумная и поэтому прекрасная. В тот миг я понял, что именно разглядел в ее праматери Итемпас.

Только мне не верилось в ее слова, и это приводило меня в самое мрачное расположение духа. Я поднялся по ступеням, угрюмо стиснув зубы.

– Давайте тогда сыграем, – предложил я.

И улыбнулся.

Дека встал, разрываясь между страхом и желанием защитить сестру. Он топтался на месте, не зная, на что решиться. В глазах Шахар страха не было, хотя ее гнев до некоторой степени сменился настороженностью. Умом она точно обижена не была. Смертным всегда хватало соображения тревожиться, когда я улыбался примерно так, как сейчас.

Остановившись перед девочкой, я протянул руку. В ладони сам собой возник нож. Я был сыном Йейнэ, поэтому сделал этот нож даррским – такие они вручали дочерям, когда те впервые учились забирать жизнь на охоте. Шесть дюймов прямого серебристого лезвия и костяная рукоять, украшенная филигранью.

– Это еще что? – хмурясь, спросила Шахар.

– А на что это похоже, по-твоему? Возьми!

Помедлив, девочка взяла нож. Она держала его неумело и с видимым отвращением. Слишком варварская вещь для утонченной амнийки. Я одобрительно кивнул и поманил к себе Декарту. Тот изучающее смотрел чудесными темными глазенками, наверняка припоминая одно из моих многочисленных имен: Плутишка. И даже не подумал ко мне приближаться.

– Да не бойся ты, – сказал я ему, делая улыбку чуть более невинной, а вид менее пугающим. – Меня ведь сестра твоя пнула, не ты.

Разум сделал дело там, где не сработало обаяние. Дека подошел ко мне, и я взял его за плечи. Он уступал мне ростом, и я наклонился, вглядываясь в его лицо.

– А ты действительно хорошенький, – сказал я, и он удивленно заморгал.

Напряжение оставило его – обычная похвала полностью обезоружила мальчика: наверное, она нечасто перепадала ему, бедняжке.

– Знаешь, – продолжил я, – на севере ты был бы идеален. Матери Дарра с руками оторвали бы тебя как будущего жениха для своих дочек. Вот только тут, среди амнийцев, твоей внешности приходится временами стыдиться. Знали бы они, каким ты вырастешь! То-то прибавится разбитых сердец!

– О чем это ты? – спросила Шахар, но я пропустил ее слова мимо ушей.

Дека не сводил с меня глаз, зачарованный, точно дичь перед охотником. Хоть живьем его ешь!

Я обхватил ладонями его лицо и поцеловал. Он задрожал, хотя прикосновение губ было мимолетным. Я сдержал свою силу, ведь он всего лишь ребенок. Тем не менее, отстраняясь, я заметил, как остекленели его глаза, а на щеках жаркими пятнами загорелся румянец. Он не пошевелился даже тогда, когда мои ладони скользнули ниже и обхватили его горло.

Шахар так и замерла. Глаза у нее были круглые, ей наконец-то стало реально страшно. Я посмотрел на нее и вновь улыбнулся.