Найдена - Ольга Григорьева Страница 7

– Покажи тело отца Киеву, игумен, – поднимаясь с колен, громко приказал Святополк. – Пусть простятся.

– Так и будет, – поспешно заверил тот.

Святополк поманил тучного воеводу Рикона:

– Киевлян кормить и поить два дня. Ничего не жалеть во славу нового киевского князя…

– Не все примут тебя, – прошелестел Рикон.

– Одаривай всех из казны. Пусть видят, что новый князь щедрее прежнего. Примут…

– Борис стоит лагерем на реке Альте. Многие будут ждать его возвращения, невзирая на дары, – упрямился воевода.

Святополк рассердился:

– Борис?! Пусть забудут Бориса! А те, что слишком ждут его, должны умереть. Нынче же ночью!

– Не пойму, князь, – прошептал Рикон.

Словно проснувшись, наемник оторвался от созерцания стен и шагнул к князю:

– Я понимаю.

«Умен и жесток», – про себя одобрил Святополк. Взгляд туровца скользнул по бледным боярским лицам. Никто из этих слизняков не годился в подметки наемнику.

На глаза туровцу попалось испуганное лицо Анастаса.

«А этот хитрец, – ухмыльнувшись, подумал князь. – Не пожелал выдать преданных Владимиру и Борису людей. Знает, что не посмею тронуть. Хотя… – Князь вспомнил о наемнике. – Я не смогу, а этот – сможет. И глазом не моргнет, только укажи… И ведьукажу!»

– Поди сюда, Горясер, – позвал он. – Возьми своих людей и разберись с предателями. А дорогу к ним укажет игумен. Понял?

Наемник кивнул.

– А Рикон, – не глядя на позеленевшего настоятеля, продолжил Святополк, – возьмет сотню и поедет в Туров, за моей женой и епископом Реинберном.

Анастас стиснул зубы, чтобы не завыть. Мало, что Святополк только что отдал его во власть пришлого головореза, так еще и позвал старого польского епископа! Зачем? Уж не надумал ли заменить с его благословения настоятеля Десятинной? Реинберн сможет, он не какой-нибудь лапотник…

Игумен поймал насмешливый взгляд наемника. Тот все прекрасно понял. И его страхи, и его боль…

«Сучий сын!» – мысленно ругнулся Анастас и протиснулся поближе к воину.

– Ты еще поплатишься! – оказавшись рядом, прошептал он. .

– Ой ли? – так же тихо ответил тот. – При чем тут я? Выбор-то делать тебе. Хочешь – положи свою голову, хочешь – чужие…

Анастас скрипнул зубами. Этот выползок оказался матерым… Угроз не боялся…

– Горясер!

– Прощай, игумен, – сказал наемник и скользнул вперед. – Я тут, князь.

– Когда справишься, пойдешь со мной в Вышегород. Хочу поговорить с тамошними боярами.

– Хорошо, князь…

Анастас задумался. Наглый пришелец быстро затесался в доверие к князю. Поедет с ним в Вышегород…

Вышегородские бояре не любили Владимира. Им казалось, что Красное Солнышко их обижает, не ценит. Если Святополк пообещает поставить их превыше киевских, а заодно припугнет наемниками, они согласятся на что угодно…

От раздумий Анастаса оторвал шелест шагов. Вереница бояр потянулась к лестнице. Наемник держался по левую руку князя, как раз там, где раньше хаживал Анастас. Настоятель закусил губу.

– Хорошенько позаботься о теле моего отца, игумен, – остановившись на самой верхней ступеньке, сказал Святополк. – И не забудь о его душе. Он нуждается в прощении…

В Киев мы пришли к полудню. Потолкались на площади, порасспрашивали про наемников с болгарской ладьи, но так ничего и не узнали. Наемников в Киеве было много. Они стекались отовсюду. Словно чуяли, что в городе неспокойно. Люди поговаривали, будто старый и больной киевский князь Владимир то ли умер сам от старости, то ли был задушен кем-то из прислужников своего старшего сына Святополка. Дворовые люди Владимира опасливо жались по углам, зато Святополковы слуги разгуливали по улицам будто хозяева. Пущенники из Десятинной церкви шептались, что не сегодня завтра Святополк встанет над Киевом, поправ волю отца и народа.

– Ничего нам тут не обломится, – наслушавшись их разговоров, сказал мне Старик. Мы сидели рядом на ступенях Десятинной и поглядывали в темнеющее небо. Заходящее солнце окрашивало небесную высь тревожным багрянцем, и казалось, будто небо постепенно заливает кровью.

Из церкви вышел хромой сторожник Матей и, подметая рясой ступени, принялся запирать двери храма.

– Чего сидите? – звякая ключами, прошепелявил он. – Коли ищете приюта, так ступайте за Киев, в монастырь…

Старик пожал плечами и поднялся. Я вздохнула. Долгий путь не принес нам ничего, кроме трат и разочарований. Горясера не нашли, на сытое житье не заработали… Придется топать в монастырь. Там накормят, хотя монахи и не жалуют сказителей. Вот если бы мы славили Христа, а не воспевали деяния старых князей…

Сторожник запер двери и подозрительно оглядел нас:

– Что-то не похожи вы на убогих или сирых. Чем питаетесь?

– Сказы сказываем, народ веселим, – угрюмо буркнул Старик. – Пошли, Найдена!

Матей покачал головой:

– Тогда ступайте на двор тысяцкого Улеба. Он нынче созывает своих старых друзей, дружинников князя Владимира. За пиршественным столом могут понадобиться сказители. Вот только… – Похожее на блин лицо сторожника придвинулось ко мне: – Тебе к ним идти не надо. Девку к воинам нехорошо…

– С этим я разберусь, – перебил его Старик, а я подняла мешок и поклонилась сторожнику. Как-никак, он дал нам надежду заработать кусок хлеба и ночлег в хорошем доме, а не в вонючем приютном сарае при монастыре.

Двор тысяцкого Улеба в Киеве знали все. Нас провели в сени.

– Подождите, – сказал нам слуга Улеба и скрылся за дверью.

Сидя на низкой скамеечке и перебирая струны, Старик принялся наставлять меня.

– Как увидишь, что мужи усладились вином и медом, уходи. Отсидись, где потише, до утра. Я справлюсь один, – бормотал он.

Дверь в дом распахнулась. Тысяцкий Улеб, здоровенный краснощекий воин с седыми, загнутыми вверх колечками усов и пегой бородой, поманил Старика:

– Ты сказитель? Тогда заходи…

– Да я… тут… с дочкой… – смутился Старик.

Я встала и улыбнулась. Это не помогло. Улеб помрачнел:

– С дочкой?

– Да, – заспешил Старик, – она тоже…

– Ладно. – Не дослушав, Улеб махнул рукой и крикнул в глубину дома: – Нанья! Проводи девку. Пусть отдохнет. – А потом, обернувшись к Старику, добавил: – Обычно бродяг не пускаю, но нынче у меня к таким смельчакам, как ты, особый почет. Сбегает ваша братия… Боятся. Чуют смутное время…