Сокровища чистого разума - Вадим Панов Страница 7

– Сколько уловителей установлено?

– Триста два, – доложил Тогледо, не сверяясь со своим вечным спутником – блокнотом.

Триста два из трёхсот шестидесяти. С одной стороны, работа почти закончена. С другой – последний уловитель на этом аппарате следовало закрепить и откалибровать как раз сегодня. Алоизу не терпелось приступить к эксперименту, и возникающие то и дело задержки приводили инженера в неистовство.

Опытный Тогледо без труда заметил на лице Холя признаки зарождающейся бури и поспешил с объяснением:

– Отставание от графика существенное, но два калибровщика свалились с лихорадкой, а один Винс едва справляется.

– Действительно заболели? – отрывисто осведомился Холь.

– Искупались на Камышовом пляже, – сообщил Тогледо. – Вода там особенно теплая, приятная, но грязновата. Застаивается…

– Знаю! – с прежней отрывистостью бросил инженер, продолжая разглядывать пустые ячейки под уловители. – Всех предупреждали о Камышовом.

В ответ на это замечание Тогледо оставалось лишь руками развести, показывая, что не в силах держать ответ за человеческую глупость.

– Когда поправятся?

– Медикус надеется, что послезавтра утром хотя бы один вернётся в строй.

– Тогда завтра я буду калибровать лично, – решил Холь. – А при расчёте на Луегаре оштрафуешь обоих.

– С удовольствием, синьор инженер. – Тогледо позволил себе улыбку.

– На недельное жалованье.

– С удовольствием.

Алоиз достал платок, приподнял шляпу и вытер вспотевшую лысину.

– Менсалийская весна оказалась жарче бахорского лета. Боюсь представить, что будет дальше.

– Искренне надеюсь, что вы завершите эксперимент до наступления местного лета.

– Согласен. – Холь водрузил шляпу на место и глубоко вздохнул: – Иначе мои шестерёнки расплавятся.

Крупные люди, как правило, с трудом переносят жару, а Алоиз был именно таким: рост два метра, кость широкая, размашистая, мяса на неё наросло соразмерно, так что выглядел инженер великаном. Пусть потным, зато действительно большим. Его чёрные, с густой проседью, волосы давно отступили с макушки, сосредоточившись за ушами и на затылке, а чтобы им не было скучно, Алоиз отрастил на лице роскошные вислые усы, не менее роскошные, пышные, как сельбартанская сирень, бакенбарды, и брови, которые сделали бы честь бровастому прыгунчику с Хамоки, если бы Лингийское Географическое общество сумело подтвердить факт его существования. Голубые глаза Холя когда-то называли умными и весёлыми, сейчас же – только умными. Его большой нос добродушно нависал над густой растительностью, а толстый подбородок упрямо выдавался вперёд, деловито расталкивая усы.

Другими словами, выглядел Алоиз Холь солидно, в строгом соответствии со своим положением промышленника и изобретателя.

– Что у нас ещё плохого?

– Дальше – только хорошее, – поспешил заверить Тогледо. – Монтаж второго аппарата движется чётко по графику.

– Потому что ещё не брались за уловители.

– Там их понадобится вдвое меньше.

– Единственное утешение… – Ещё один взгляд на пустые ячейки, короткое проклятие в адрес бестолковых монтажников, и Холь повернулся к подошедшему радисту: – Новости?

– Десять минут назад на связь вышел доминатор «Повелитель неба», флагман губернатора Мритского, – доложил тот. – Они прибудут в Карузо через полтора часа.

– Они? – Инженер удивлённо приподнял брови – он ждал одного Вениамина.

И тут же последовал ответ:

– Синьор губернатор изволит путешествовать с супругой.

Камнегрядка наступала постепенно, неторопливо, не удивляя внезапностью, а с ленивой медлительностью подготавливая наблюдателя к своему появлению.

Сначала закончился лес. Северо-восток Мритии славился им, густым, влажным, тянущимся на сотни лиг, за которые глаз успевал свыкнуться с ветвистой зеленью, и когда она внезапно сменилась мягкостью длиннющей, выше человеческого роста, травы, Агафрена не сдержала изумленного восклицания:

– Трава?!

– В ней водится больше зверья, чем ты можешь представить, – подтвердил стоящий рядом Вениамин. – Деревья здесь приживаются плохо, но в траве полно жизни.

И почти сразу же молодая женщина разглядела среди трепещущих травяных волн чёрные рога антилоп. С высоты полёта – а цеппель шёл примерно в четверти лиги над поверхностью – каждое отдельное животное было бы не различимо, но стадо двигалось плотным потоком, вот и попало на глаза. И не было сомнений в том, что антилопами животный мир не ограничивается.

– Местные называют эту область Сочностью.

– Местные? – удивилась Агафрена. – Здесь живут люди?

В её представлении большую глушь невозможно было представить.

– Живут, и их довольно много, – подтвердил Мритский.

– Твои? – помолчав, осведомилась женщина.

– Мнят себя свободными, – хмыкнул Вениамин.

Неприятно хмыкнул. Не со злобой, а презрительно, словно обещая «мнящим» крупные неприятности.

Агафрене не нравилось, когда муж начинал вести себя подобным образом, и она поспешила в каюту, отделавшись заурядным объяснением насчёт заболевшей головы. К тому же её действительно слегка укачивало в цеппелях, и потому следующие два часа супруга губернатора провела на диване: горничная читала ей вслух и периодически делала уксусные компрессы. За это время поймавший попутный ветер «Повелитель» преодолел почти сотню лиг, а Сочность сдалась на милость Камнегрядке.

Сначала трава стала ниже, потом желтее, а ещё через десяток лиг островки жухлой растительности превратились в редких гостей на голой и твёрдой, словно вытоптанной миллионами марширующих солдат, неплодородной земле, которую в массовом порядке вздыбливали крупные камни, валуны и даже небольшие скалы, – началась знаменитая и безжизненная Камнегрядка, занимающая весь северо-восток главного менсалийского континента.

– Первые сотню лиг ещё попадаются оазисы, но они быстро заканчиваются, – объяснил Вениамин поднявшейся на капитанский мостик супруге. – На основной части Камнегрядки ничего не растёт и никто не живёт.

Угрюмый пейзаж, на который ложилась тёмная тень цеппеля, подтверждал слова Вениамина и, казалось, был воплощением Мертвенной Безнадёжности.

– Зачем же она нужна? – не удержалась Агафрена. – Камнегрядка безжизненна, как смерть.

Кошмарное пространство пугало мрачной бледностью образа, ощущением заброшенного кладбища и отсутствием души. Казалось, словно сама Пустота взяла эту часть континента в аренду, и женщина против воли вздрогнула.

Ей словно привиделся Знак.

– Так было задумано, – спокойно отозвался Мритский. – Даже в этой проклятой земле есть частичка замысла Создателя и капелька благочестия святого Игвара.