Воровское небо - Роберт Линн Асприн Страница 71

— И что бы это значило, как по-твоему?

Гадалка не удержалась и прикрыла лицо уголком платка.

— Если бы меня спросил об этом простой клиент, я бы ответила: со временем станет ясно. Не противься своей судьбе, и обретешь богатство.

— И женщин. Что еще там за женщины?

— Женщина. Здесь только одна женщина, Уэлгрин, можешь мне поверить. Но конкретно — не знаю. Ее здесь нет. Это не ее карты. И я не знаю, будет у нее богатство или нет.

На этом сеанс гадания завершился. Дар Видения покинул Иллиру. Она вздохнула и стала собирать разбросанные карты. Уэлгрин почувствовал, что грозовые тучи понемногу рассеиваются.

— Принять… — повторил он. — Это слово для меня имеет особый, глубинный смысл. Значит, ты советуешь мне не противиться тому, что происходит? Ничего не делать? Не вмешиваться, не беспокоиться, не заботиться ни о чем? Что происходит — то происходит…

Иллира выпрямилась.

— Этого я не говорила. Я сказала, что ты должен просто принять свою судьбу… И научиться с этим жить.

— Особой разницы не вижу.

Она подобрала последние карты. Видение становится частью памяти, где оно утрачивает большую часть своей силы. Ничего нельзя предвидеть наверняка. Воспоминания могут со временем меняться…

— Да, особой разницы нет. Ты останешься на десерт? — Она достала вазу с пирожками с высокой полки, где прятала лакомство от любопытных глаз и рук.

Как большинство суеверных людей, Уэлгрин жил в таком мире, где сверхъестественное скорее подтверждало, чем опровергало его собственные предположения. И он согласен был принять судьбу, если эта судьба означала, что Теодебурга с ее неприятностями и с ее шелком исчезнет из его жизни без следа и у него не останется при этом чувства вины или стыда.

Уэлгрин очень любил пирожки.

— Я останусь, — сказал он и взял у сестры тяжелую вазу с лакомством. — Жалко, если такая вкуснотища пропадет без меня.

Когда Уэлгрин возвращался во дворец, в офицерские казармы, небо совсем затянуло тучами. Пошел мелкий противный дождик. Дождевые капли тихо и мерно барабанили по ставням, и капитан, убаюканный этим звуком, как, впрочем, и сытным обедом, спокойно заснул и не увидел никаких снов. Богобоязненные люди поднимались в Седьмой день на рассвете, а все прочие могли спать сколько влезет. Уэлгрину после вчерашнего обхода улиц можно было валяться в постели хоть до заката. И он был очень недоволен, когда кто-то забарабанил кулаком в его дверь, хоть и был уже почти полдень.

Угрюмый и злой оттого, что его так не вовремя разбудили, он, не одеваясь, открыл дверь, придерживая ее ногой.

— Тебе повезет, если ты меня разбудил из-за чего-то в самом деле важного! — рыкнул капитан на новобранца, стоявшего у двери.

Новобранец вздрогнул. Он мямлил и постоянно сбивался, и ему пришлось дважды повторить свой рассказ, пока наконец не выяснилось, что все, кто завтракал сегодня в солдатской столовой, теперь не вылезают из сортиров. Дежурный офицер шагу ступить не может — его все время тянет блевать. И хорошо, если наберется хоть горстка солдат, способных нести караульную службу на башне.

— Проклятье!

— Да, сэр, — новобранец был полностью с ним согласен.

Уэлгрин отпустил дверь. Раньше, когда он жил в казарме и все его имущество умещалось в одном сундучке, он всегда знал, где что лежит. А теперь, когда он стал начальником гарнизона, у него была целая отдельная комната, и беспорядок в ней был просто ужасный. Рубашку и штаны он нашел быстро — они валялись на видном месте, на полу, там, где он их бросил. А вот сандалии…

У Уэлгрина было четыре легких сандалии, но только две из них составляли более-менее подходящую пару. Из этих двух одна валялась на виду, а вторая отыскалась не сразу — она оказалась в самом темном углу комнаты. А о том, куда подевались его наручи, Уэлгрин не имел ни малейшего понятия. Он так и не нашел их, сколько ни искал. Ну, по крайней мере хоть энлибарский меч оказался там, где ему и полагалось быть.

— Пошли! — сказал Уэлгрин поджидавшему его новобранцу-посыльному и запер за собой дверь.

Лекари и чародеи, которых спешно вызвали к пострадавшим, пришли к заключению, что стражников поразила какая-то инфекция. Больные выглядели не очень хорошо, но Уэлгрин, осмотрев каждого, прикинул, что большинство из них проболеют один-два дня, а потом будут в полном порядке. Только двоих солдат пришлось госпитализировать, и один из них, похоже, проваляется в больнице не меньше недели.

Повара вытащили из кухни и призвали к ответу. Но тот уверял, что в том, что в пище оказалась зараза, нет его вины — мясо было испорчено еще до того, как попало на кухню.

— Так какого же черта ты стал готовить это мясо, если знал, что оно тухлое?

Повар отговорился тем, что не его, дескать, дело проверять качество продуктов. Этим должен заниматься кладовщик и поставщики. А он — повар. И он делает свое дело исправно — ведь никто из солдат не жаловался, пока ел!

Уэлгрин приказал высечь его и привязать к столбу у конюшен, где выздоравливающие стражники могли выразить повару свое сочувствие, высказать ему жалобы и предложения, а также угостить при случае подвернувшимся под руку куском лошадиного дерьма.

Но повар все же в чем-то был прав: это действительно не он испортил мясо. Остаток дня Уэлгрин провел в дознании, пытаясь найти виновного в поставке протухшего мяса. Он метался из одного коридора в другой, и повсюду его сопровождали потоки неискренних извинений и изъявлений сочувствия. Но ни от кого из дворцовых подхалимов правды он так и не добился.

— Кто-то выложил деньги за тушу заведомо гнилого мяса! — Раздосадованный капитан пришел, наконец, в кабинет Молина. — И за это должен поплатиться настоящий виновник, а не полудурок-повар!

— Должен, должен, должен… — процедил Молин, сидя в своем удобном кресле. — Сколько раз тебе повторять, что во дворце нет такого слова — «должен»?

— А должно бы быть.

— Скажем так… Этим делом уже занимаются.

Уэлгрину не по душе было, когда его работу делал за него кто-то другой.

— Вы об этом уже знаете?

— Дело в том, что такая туша была не одна. И я сам целую ночь не слезал с горшка, проклиная на чем свет стоит всех поваров, вместе взятых.

Молин Факельщик был весьма значительной фигурой в Санктуарии, и не только потому, что ему являлись откровения его божества. Услышав от него такое признание, Уэлгрин недоверчиво нахмурился.

— Дело оказалось не таким уж трудным. Я послал Хоксу проверить записи поставок продовольствия во дворец. Один из наших поставщиков уже сидит под замком в холодной, и мы узнали название места в Низовье…

— Вы могли бы сообщить мне, лорд Молин…

Факельщик только улыбнулся.