Оскверненная - Гленда Ларк Страница 71

Гхемф кивнул.

– Здесь сегодня был нарушен договор, – сказал он, – между твоим народом и моим. Пришло время перемены, Руарт Виндрайдер.

– И мы, и вы страдаем от дунмагии, – возразил я, сильно задетый тем, что меня сочли таким же негодяем, как насильников с Брета.

Керен вернулся, неся на руках первое тело. Командир стражников чтото кричал ему, но он не обращал внимания. Сняв с него одежду, Керен осторожно опустил мертвого гхемфа в воду. Его живой соплеменник подхватил тело и исчез.

– Эй, что это, во имя бездны, вы затеяли? – прорычал разъяренный командир, подбегая к берегу. – Вы препятствуете выполнению приказа секурии!

Керен выпрямился.

– Нет. Это вы препятствуете – препятствуете проявлению гуманности. То, что вы здесь сегодня совершили, идет против всех обычаев Райских островов. – Он прошел мимо стражника, направляясь за следующим телом.

– Сирофицер, – сказал я, – лучше не вмешивайся, если дорожишь своим местом.

Тот заколебался. К этому моменту он уже понял, кто мы такие. Однако он помнил и то, какой приказ получил. Я воспользовался его сомнениями:

– На твоем месте я постарался бы не привлекать внимание к себе и к тому обстоятельству, что здесь были жертвы.

Стражник с неприязнью посмотрел на меня, потом повернулся и ушел. Мы с Кереном по одному перенесли тела гхемфов к берегу и передали в руки их родичей. Последним был ребенок, и приплыла за ним, как я понял, его мать. Я никогда не забуду выражения ее лица, когда она приняла в свои объятия малыша…

– Подумать только, – сказал стоявший со мной рядом Керен, – что когдато мне их лица казались лишенными выражения. – Он уселся на берегу и следил, как исчезает рябь на поверхности воды и водоросли скрывают все следы. Туман силвмагии, окутывавший его с момента прибытия в столицу, почти рассеялся. Я сел рядом, взял его за правую руку и повернул ладонью кверху.

На ладони сверкнуло золото: чтото вроде округлой буквы «М» с чертой под ней. Я провел пальцем по контуру. На глаза у меня навернулись слезы.

– Когдато я знал женщину, – сказал я, – у которой на руке был такой же знак. Только она не была ни мужчиной, ни целительницей, ни силвом, ни жительницей Брета. – Я коснулся мочки уха Керена, где перед моими глазами то возникала, то исчезала говорящая о гражданстве татуировка. Мои пальцы нащупали гладкую поверхность кожи. Я посмотрел в глаза Керену, стараясь разглядеть их сквозь туман силвмагии; тут туман словно немного рассеялся. – Ту женщину звали Блейз.

Аниара айси Терон

Запись в дневнике

16 первого месяца Одной Луны, 1794

Признаю: я никогда не предполагала, что Керен – это Блейз. Знаю – с моей стороны глупо так заблуждаться. Думаю, что, возможно, я оказалась жертвой келлского воспитания. Идея о том, что женщина может притвориться мужчиной, была совершенно мне чужда, – такое просто немыслимо. Почти так же немыслимо, как допустить, что мальчик может притвориться девочкой.

А с другой стороны, почему нет? Ведь все получилось, правда? Они сумели всех обмануть. Они сумели занять идеальную позицию – оказаться целителями рядом с Флейм в тот момент, когда начнутся роды.

Какая я все еще пуританка! Как связана по рукам и ногам правилами того мира, в котором родилась! Дамы должны вести себя благовоспитанно. Мы не носим мужскую одежду, мы не ведем себя как мужчины, мы не разговариваем как мужчины, мы не притворяемся мужчинами и уж тем более не позволяем себе питать те же амбиции.

Натан посмеялся надо мной, когда я намекнула на то, что была немного… ну, шокирована, что ли. «Вы наивны», – сказал он. «Такие вещи никогда не случаются в Послеморье», – сказала я. Он продолжал смеяться. Я потребовала, чтобы он сообщил мне, что так его смешит. В конце концов он сказал мне, что да – и в Послеморье есть женщины, одевающиеся как мужчины, и мужчины, одевающиеся как женщины. Сначала он не хотел говорить о таких вещах, но я не отставала от него, а я способна быть очень настойчивой. В конце концов мои познания очень расширились. Я узнала, как многое было мне неизвестно, как многого я не понимала в отношении нации, к которой принадлежу… да и вообще в человеческой жизни.

В результате сейчас я испытываю не шок, а возмущение. Возмущение тем, что, будучи женщиной, принадлежащей к верхнему классу и к тому же незамужней, я считаюсь слишком утонченной, слишком чувствительной для того, чтобы знакомиться с реальной жизнью. Продолжая возмущаться, я, однако, не могу не заметить, что во всем этом есть чтото… абсурдное. Женщины, которым предстоит рожать и часто испытывать при этом мучения, считаются слишком слабыми, чтобы познавать реальность. Неужели такое никому никогда не казалось смешным? Уж не говоря о том, что нелепым?

«Если бы Шор услышал наш разговор, – заметил Натан, – он скорее всего вызвал бы меня на дуэль за то, что я так вас смутил… за то, что проявил возмутительное неуважение к даме из общества…»

«Чушь!» – сказала я и продолжаю говорить так в душе. Я добилась от Натана обещания, что если у меня возникнут вопросы относительно того, что я услышу или прочту, то я смогу получить у него объяснения. Я непременно воспользуюсь этим его обещанием. Ему не всегда, конечно, окажется легко быть откровенным со светской женщиной, но он по крайней мере долго жил на Райских островах, где люди не так лицемерны, как в Келлсе. За что я благодарна судьбе…

Я проделала долгий путь и даже уже начинаю подумывать о том, чтобы начать носить штаны, как поступают, отправляясь в путешествие, женщины на островах. Это гораздо разумнее, чем мучиться с глупыми нижними юбками, которые так трудно гладить. Интересно, что сказал бы по этому поводу Шор…

Да, в последние дни я о многом задумываюсь.

На корабле всегда находится время для размышлений, и я много думаю о том, какой хочу сделать свою жизнь после того, как вернусь из путешествия. Единственное, в чем я уверена, – это что у меня нет никакого желания возвращаться к тому же образу жизни, какой я вела раньше. Мне нужна цель, нужна… не слава и не деньги, а оправдание своего существования. В конце жизни я хочу иметь возможность оглянуться и увидеть, что я чтото совершила.

Сегодня море неспокойно, и качка корабля заставляет мое перо прыгать по странице. Я скоро отправлюсь в постель, чтобы размышлять о том, почему женщина, обладающая образованием и средствами, оказывается исключена из любой деятельности, не считая вышивания, рисования акварелей, пения романсов, если у нее есть голос, и производства многочисленных отпрысков.

Я смотрела на него, сначала остолбенев, а потом испытав самые разные чувства.

– Крах, – сказала я, – это Руарт?