Gaudeamus igitur - Лариса Телятникова Страница 71

Едва я успела об этом подумать, как прозвенел звонок. Народ чуточку сбавил громкость и начал оглядываться на дверь: Матильда частенько задерживалась, но редко опаздывала больше чем на две минуты. Благородный Ривендейл по-прежнему смотрел в окно, я глянула туда же — но тут хлопнула дверь, и все разговоры разом утихли. Установилась звенящая тишина.

На пороге, холодно рассматривая нас блестящими черными глазами, стоял Рихтер — отсюда видно, что злой, как кобра. В руках у него был наш журнал, и я тихонько присвистнула, мигом восстановив всю логическую цепочку.

Мрыс дерр гаст… вот ведь Хельги не повезло!

Да и не только Хельги…

— Добрый день, студенты, — тихим и ласковым голосом поприветствовал нас любимый наставник.

На этот счет у студентов было свое мнение: народ молча начал отодвигаться подальше, привычно вытолкнув нас с Ривендейлом во фронт. Рихтер шагнул в кабинет, аккуратно прикрыв за собой дверь; негромко щелкнул замок, и этот звук показался мне исключительно зловещим.

— Мы очень рады вас видеть, — пискнул сзади кто-то из эльфов; кажется, это был Келлайн, напрочь забывший про все оперы, балеты и прочие анекдоты.

— А уж я-то как рад! — вкрадчиво заверил нас Эгмонт. — Просто слов нет, до чего приятно видеть такую пламенную любовь к избранной вами профессии. Раскрываешь журнал — и радуешься… особенно вашим успехам, студент аунд Финдэ! С вас и начнем.

Рихтер щелкнул пальцами, и на полу мгновенно высветились знакомые линии.

— К черте, — коротко приказал он.

Келлайн — а куда деваться? — вышел на середину кабинета. Его проводили сочувственными взглядами: чтобы понять, что Рихтер в ярости, не нужно было быть дипломированным эмпатом. Как я уже говорила, вежливость его увеличивалась сообразно степени злости, а уж когда эта вежливость укомплектовывалась еще и краткостью…

Определенно, день сегодня был опасный.

— Тема «баньши», — Рихтер смерил аудиторию ледяным взглядом, — за шесть недель моего отсутствия была изучена вами вдоль и поперек, особенно студентом аунд Финдэ, каковой получил за оные шесть недель двадцать четыре отличные оценки. Ну что же, такому знатоку предстоящее испытание покажется детской забавой.

Магистр щелкнул пальцами, предварительно вычертив в воздухе несколько рун. Раздался негромкий хлопок, запахло дымом, и посреди кабинета возникло некое существо. Я немедленно подалась вперед, желая рассмотреть его поближе; в этот момент Ривендейл быстро шагнул влево, заслоняя мне весь обзор, и я постучала его по плечу, недовольно прошептав:

— Генри, мне ни мрыса не видно!

Наверное, шепот получился громким: Ривендейл, конечно, отодвинулся, хотя и не сразу, а вот Рихтер быстро глянул в мою сторону. Внимание столь решительно настроенного магистра не сулило мне ничего хорошего, так что я почла за благо прикусить язык и не выступать более ни на какие темы.

Ну а существо, разумеется, было баньши и выглядело так, как его и описывал Куругорм. Бледное, худое, в зеленом платье, плотно облеплявшем тело, с растрепанной гривой ярко-красных волос — едва ли кто-то назвал бы их рыжими, и с огромными черными глазами, похожими на бездонные колодцы. Фэйри стояло… стояла посреди кабинета, припав на одно колено и касаясь пола кончиками пальцев; в этой позе было что-то напряженное и звериное, и я заметила, как кто-то из вампиров непроизвольно сделал знак от сглаза.

Рихтер чуть заметно кивнул, и баньши неожиданно застонала, вскинув голову к потолку. Пол чуть качнулся; я расставила ноги шире, а в следующий миг баньши закричала и заплакала, мешая стоны с неразборчивыми словами. В ее голосе слышались крики журавлей, и младенческий плач, и вой ветра; в кабинете становилось все темнее, ветер подхватил плащ Ривендейла, вздувая его у вампира за спиной, и что-то черное и опасное рванулось к Келлайну. Я услышала, как эльф срывающимся голосом выкрикнул какое-то заклинание — через секунду баньши смолкла, мрак рассеялся, и мы увидели, что адепт без сознания лежит у черты.

На лице у Рихтера, стоявшего неподалеку, читалась смесь удовлетворения и бешенства. Впрочем, он быстро принял свое обычное выражение.

— Этого в медпункт, — сухо приказал он. — Студенты аунд Дарру, озаботьтесь! В медпункте настоятельно рекомендую не задерживаться.

Эльфы, переглянувшись, направились к Келлайну. Баньши следила за ними, не отрывая пальцев от пола.

— Прекрасно, — холодно констатировал Эгмонт, когда за братьями закрылась дверь. — Изумительно. Ну? Кто следующий? Будут добровольцы?

— Яльга?.. — робко шепнули за спиной, вспомнив мое былое геройство.

Но я только помотала головой: геройство геройством, и любовь к предмету тоже хорошо, но помирать в расцвете лет мне отчего-то совсем не хотелось. Нет, баньши я не боялась, недаром мы две недели отрабатывали заклинания в магзале. Беда была в том, что универсальной защиты от Рихтера наука еще не изобрела.

— Студент Хилл, — приказал магистр, сверившись с журналом.

Увы, Логану повезло не больше, чем Келлайну. Баньши уложила его за три секунды; вернувшиеся из медпункта братья аунд Дарру, увидев очередное тело, быстро предложили свои услуги по переноске. Очевидно, умные эльфы сообразили, кто будет следующей жертвой магистерского произвола. Догадка их оказалась верна, ибо Логана в медпункт оттащили гномы, а Куругорм уныло поплелся к черте.

После него был Хельги, оказавшийся крепче всех, — от обморока он очнулся сам и до медпункта добрел без сопровождения. Следующим этапом оказался Снорри, после него — Келефин… с каждым новым адептом Эгмонт становился все злее, а баньши грустнела прямо на глазах. Сообразно степени грусти увеличивалась и громкость воплей: стекла в окнах начинали нехорошо дребезжать, и одно из них, кажется, даже дало трещину.

— Превосходно, — процедил Рихтер, после того как Снорри с приятелем под руки увели Келефина. — Интересно, что кончится раньше — студенты или кровати? Сколько их там в медпункте? Тринадцать?

— Магистр Рихтер… — осторожно вмешалась я. Ситуация мне очень не нравилась, и, как ни страшно, с ней надо было что-то делать. — Нас больше, чем коек. Может…

Но высказаться до конца мне не дали.

— А, студентка Ясица… — Рихтер прищурился, открывая журнал. — Чем, хотелось бы знать, вы меня порадуете? Столь же пламенной страстью к предмету? Так, где здесь буква «Я»…

Я прикусила губу. Радовать его мне было как раз нечем: за шесть недель владычества Матильды мною не было получено ни единой оценки. Ни плохой, ни хорошей — никакой. То ли госпоже ле Бреттэн настучал на меня бестиолог, то ли просто она опасалась иметь со мной дело, но меня Матильда не спрашивала, я же в свою очередь была этому только рада. Получать пятерку только за то, что ты открыл рот? Что же, для кого-то, вероятно, это имеет некоторый смысл, мне же, наоборот, надо доплачивать, когда я молчу. Ибо это требует от меня значительно больших усилий.