Фурия Капитана - Джим Батчер Страница 71

Его поверхность была странной, покрытой галькой, с ракушками и беспорядочными тонкими нитями темно-зеленых водорослей. Они двигались вдоль него несколько секунд, до того как Исана поняла, что на расстоянии вытянутой руки от них находился левиафан.

Ее сердце чуть не выпрыгнуло из груди, сжалось в комок и застучало очень быстро. Создание было огромным. Оно буквально было повсюду, куда бы она ни посмотрела.

Они плыли мимо хвоста, как она полагала, длинная колонна из плоти и кожи, ребристая, с выступающими пластинами по центру. Впереди себя она увидела выступ, они проплыли над чем-то, что могло быть плавником, шире чем Слайв, его окончание невозможно было увидеть сквозь мутную воду.

Далее она миновала несколько рядов чего-то, выглядевшего как траншеи или возможно борозды в поле. Ребра. Это были ребра существа.

Что-то монотонно, тяжело пульсировало в воде, ритмично давя на нее, и Исана поняла, что действительно ощущает биение гигантского сердца левиафана.

Они двигались дальше, проплывая мимо другого плавника, затем еще один столб плоти, что должно было быть шеей. Весь зверь, наверное, выглядел как удлиненная черепаха без панциря.

Стала видна его голова. Его череп по величине был сравним с огромным сараем в ее стедгольде, конструкцией, вмещавшая в себя пару сотен различных животных, оборудование для фермы и, кроме того, еще оставалось место для хранения запасов пищи.

Голова тоже была похожа на черепашью, дополненную клювом с зубчатыми краями. Каждый глаз был размером с небольшой коттедж, большие стеклянные черные глазные яблоки, которые были почти полностью прикрыты.

Из его рта свисал кусок чего-то, что, по предположению Исаны, могло быть какой-то бледной плотью. Китовый жир, возможно? В этот момент кусок размером с повозку, запряженную быками, упал с неторопливой грацией изо рта левиафана и был сразу же атакован целым облаком мелких рыб, бросившихся врассыпную с пути дюжины акул.

Рилл предупредила Исану о ещё нескольких акулах поблизости, но невидимых во мраке, все они стремились к бесплатному обеду. Сердце Исаны забилось ещё быстрее, и она снова попыталась увеличить их скорость, отчаянно пытаясь не соблазнить голодных акул людьми, буквально болтающимися, как наживка на крючке.

Она оглянулась назад, поскольку одна из акул начала подбираться слишком близко, и увидела, что Тави разглядывает левиафана с нескрываемым любопытством и радостью. Он заметил её взгляд и впосмотрел на нее. Он указал на массивного левиафана, и его улыбка стала ещё шире и такой сияющей и заразительной, что она обнаружила, что подражает ему.

Напротив, Эрен, держащийся позади Тави, прижался лбом к линю с плотно закрытыми глазами. Исана не могла помочь, но чувствовала, что юный курсор был вполне устойчив в том, что касается здравого смысла.

Но Тави, как ни крути, был прав. Конечно, занятие было опасным, — но они были бы в опасности независимо от того, что они делали. А сколько людей в Алере могут утверждать, что видели что-то настолько впечатляющее? У Септимуса был бы точно такой же взгляд…

Что, поняла Исана, было важным. Это кое-что говорило о нём, как о человеке. Его отец всегда советовал ему быть осторожным, расчётливым, ответственным и сосредоточить своё внимание на обязанности управления Империей.

В одном из писем к сыну, что читала Исана, Гай назвал управление практической задачей выживания. Выживание для Первого Лорда было неотличимо от обязанностей.

Септимус тогда тихо, мягко возразил отцу, но до сих пор Исана не понимала простой истины, которую он имел в виду.

Выживание не то же самое, что образ жизни.

Септимус пошел в бой вместе с легионерами, несмотря на непростительный риск для такой личности как он. Он много путешествовал по Империи инкогнито, набираясь опыта в жизни за пределами Алеры Империи.

По сути, на одной из таких тайных прогулок Исана и встретила его, когда сердитая повариха напустилась на её младшую сестру из-за разбитой тарелки, а Исана врезала ей пощечину и оттолкнул её от Алии.

Исана стояла и смотрела разъяренной поварихе в лицо, пока женщина не пробурчала что-то и не выбежала прочь. Затем Исана помогла Алии подняться на ноги, и они ушли вдвоем, сохранив хоть немного достоинства.

Человек, которого она никогда раньше не видела, подошел к ней с простым предложением работы, и Исана с радостью приняла его. В любом случае это было улучшение, по сравнению с работой посудомойки.

Она и понятия не имела в то время, что она и Алия только что стали горничными для старших офицеров Легиона, сингуляров Септимуса и самого Принцепса.

А после этого они разговорились друг с другом. Чтобы потом влюбиться и жениться по любви, а не ради политической выгоды.

Просто выживать было недостаточно. Ему нужно было жить.

Септимус никогда не подчеркивал этого: он просто этим жил.

Септимус отчаянно стремился жить. Настолько, что умер ради этого.

Жизнь была довольно опасным занятием, а зачастую и весьма болезненным, но это также дарило такую радость, такую красоту, все те вещи, которые в противном случае никогда не увидишь, опыт, который никогда не приобретешь.

Риск боли и потерь был частью жизни. Он делал все остальное глубже; красота была более чистой, более яркой, удовольствие более полным и окончательным, смех — веселее, даже в удовлетворении простых потребностей было что-то прекрасное, мирное.

Она, в некотором смысле, предала Септимуса в том, как она обращалась с Тави после смерти его отца. Она сфокусировала все усилия на том, чтобы мальчик просто выжил, в этом заключалась её защита.

Сколько бы Тави мог увидеть, сделать и узнать, если бы она решила по-другому? Насколько другой была бы её собственная жизнь?

Сведя жизнь Тави к простому выживанию, она защитила его от одних болезненных вещей, но и подвергла его другим, отняла у него то, что он, возможно, имел, и, поступая так, и сама лишилась чего-то.

Прошлое ушло. Нельзя изменить то, что уже прошло. Оглядываться на него, сыпать соль на раны, предаваясь сожалению — просто другой, более медленный способ умереть. Жизнь движется вперед.

Жизнь.

Исана почувствовала, как дико забилось её сердце, и поняла, что это вызвано не только быстрым движением или страхом. Было также ощущение восторга и радости. Она сильнее чувствовала себя живой, будучи в опасности, среди мрака, чем за все годы после смерти Септимуса.

Ей пришлось бы спятить, в самом деле, чтобы наслаждаться этим.

Ей пришлось бы солгать, сказав, что это вовсе не было для неё привлекательным.

Давление на её виски резко возросло, а потом вдруг исчезло. Исана не могла понять, что именно произошло, но они внезапно понеслись сквозь морскую воду быстрее, чем любая акула, а присутствие Рилл ощущалось сильнее.

Чувства Исаны расширились, взорвались, стали настолько сильными, что на мгновение она подумала, что весь океан внезапно сделался таким же кристально-чистым, как весна в Кальдероне.