Ловец душ - Аарон Дембски-Боуден Страница 72

Этригий кивнул в сторону экранов, по которым медленно плыл кружащий над Критом флот Хаоса.

— Без нас эти предатели бессильны. Они не смогут вести свой бесконечный крестовый поход.

Взгляд Октавии был прикован к глазам серокожего человека.

— Вы добровольно выбрали такую жизнь?

— Нет. И у тебя не будет выбора. Но мы все равно обречены прожить ее так.

— С какой стати я захочу заживо похоронить себя в этой клетке? — резко возразила девушка.

— А чего стоит навигатор без корабля?

Этригий произнес это с тошнотворной снисходительностью.

Октавия мотнула головой, не замечая, что делает. Неубедительное возражение — в сущности, лишь инстинктивная потребность сказать «нет».

Этригий улыбнулся с тем же снисходительным выражением.

— Ты жаждешь плыть сквозь звезды, как и все мы. Это в крови. Ты способна скрыть это желание не больше, чем необходимость дышать. Когда время придет, когда Астартес попросят, чтобы ты повела корабль… ты ответишь «да».

Октавия снова почувствовала, что между ними есть связующая нить. Она могла бы использовать возникшую близость, чтобы спросить о том, как провести корабль сквозь варп без путеводного света Императорского Астрономикона. Она могла бы сказать хоть одно из сотен слов, которые перебросили бы мост через пропасть между ней и товарищем-навигатором.

Вместо этого девушка встала и вышла из комнаты. Холодное чувство неизбежности сковало ей язык.

Септимус нашел ее на Черном рынке.

На палубах «Завета», предназначенных для смертного экипажа, многие коридоры и отсеки выходили в общее помещение. По мере того как Великий Крестовый Поход катился по галактике, верные слуги и рабы легиона привыкли использовать этот зал как рыночную площадь и место для собраний. Черный рынок получил свое название от вечно царящей там темноты, лишь кое-где перемежаемой светом ручных ламп и люмошаров. Даже в те давние дни, когда экипаж был полностью укомплектован, палубы для смертных оставались неосвещенными.

В зале столпилось около полусотни человек. Благодаря высокому положению Септимуса многие почтительно кланялись ему или вежливо приветствовали — не исключая и представителей противоборствующих группировок, явившихся сюда, чтобы запастись боеприпасами и аккумуляторами. Здесь, во всей своей мрачной славе, воскресла миниатюрная копия сгинувшего навек Нострамо.

Пожилая женщина приложила немытые ладони к бронзовой поверхности аугментической пластины, закрывавшей его висок и бровь.

— Не так уж и плохо, — улыбнулась она, обнажив гнилые зубы.

Не считая этого, ее морщинистое лицо было усталым и добрым.

— Я привыкаю.

— Из-за этой операции ты не появлялся среди нас слишком долго. Несколько недель! Мы беспокоились.

— Благодарю тебя за участие, Шайя.

— Банду Нейла перерезали недалеко от инженерных палуб. — Старуха понизила голос. — Никто не взял на себя ответственность. Пошли разговоры о еще одном звере, явившемся из черных глубин.

Септимус ощутил, как настроение его мгновенно испортилось, словно на плечи навалили тяжелый груз. Оружейник входил в последнюю охотничью партию, которая покончила с очередным зародившимся в глубинах корабля чудовищем варпа.

— Я поговорю с хозяевами. Обещаю.

— Да хранят тебя боги, Септимус. Да минуют тебя беды.

— Я… слышал, что Октавия здесь?

— Ах да. Новая девушка.

Старая женщина снова улыбнулась и махнула рукой в сторону ларька, вокруг которого собралась небольшая толпа.

— Она с рожденной в пустоте.

С рожде… Но зачем?

— Благодарю, — сказал он и двинулся дальше.

Октавия действительно была с рожденной в пустоте. Малышка, чьи зрачки навеки расширились в родном для нее мраке, показывала гостье коллекцию марионеток. Октавия стояла у прилавка в ларьке, принадлежавшем стареющим отцу и матери рожденной в пустоте. Девушка улыбалась и заинтересованно кивала.

Септимус подошел к навигатору и поклонился родителям девочки. Старики поздоровались с ним и отметили, как хорошо подживают его раны.

— Мне надо было уйти от Этригия, — сказала Октавия на готике. — Теперь у меня есть медальон, — добавила она, словно оправдываясь за что-то, — и я решила прогуляться.

— Корабль все так же опасен, с медальоном или без.

— Я знаю, — ответила девушка, избегая его взгляда.

Септимус кивнул на девочку:

— Ты понимаешь, что она говорит?

— Ни слова. Кое-что перевели ее родители. Я просто хотела увидеть ее. Внимание, которое ей оказывают, поразительно. Люди приходят сюда, просто чтобы поговорить с ней. Один заплатил за крошечный локон ее волос.

— Ее почитают, — ответил Септимус.

Раб сверху вниз посмотрел на рожденную в пустоте, которая таращилась на него сквозь гриву спутанных черных волос.

— Атасавис ге корунай тол шалтен ша'шиан? — спросил он.

— Кош, кош'ет тай, — улыбнулась девочка.

С лучезарной улыбкой на мордочке она выставила перед собой серебряный медальон легиона, просверленный и надетый на кожаный ремешок. Девчушка носила его, словно заслуженную медаль.

— Ама шо'шалнат мирса тота. Итис иша. Итис иша нереосс.

Септимус легонько поклонился ей и улыбнулся, несмотря на отвратительное настроение.

— Что она сказала? — спросила Октавия, стараясь скрыть свое разочарование.

Навигатор не поняла ни слова из разговора на нострамском.

— Она поблагодарила меня за подарок и сказала, что мой новый глаз очень красивого цвета.

— О.

Рожденная в пустоте залепетала, указывая пальцем на Октавию. Септимус снова улыбнулся:

— Она говорит, что ты очень симпатичная, и спрашивает, выучишь ли ты когда-нибудь нострамский, чтобы вы могли пообщаться как следует.

Октавия кивнула.

— Яска, — сказала она и уже тише спросила у Септимуса: — «Яска» — это «да», верно?

— Яска, — ответил он. — Да. Идем, нам надо поговорить. Прости, что я не появлялся с тех пор, как ты ушла на операцию. Вскоре после нашей последней беседы выяснилось, что денек предстоит насыщенный.

Его не должны были будить.

Разве он не служил верно, храбро и доблестно? Разве не сокрушал врагов примарха? Разве не подчинялся приказам Воителя? Чего же еще от него требовать?

И вот он снова шагал по реальному миру. Но зачем? Чтобы увидеть распад всего, чем легион был когда-то. Чтобы схлестнуться с Вандредом, в то время как десятая рота доживает последние дни.