Голоса дрейфующих льдов - Ирина Молчанова Страница 72

— Да оставьте вы меня в покое!

Катя ворвалась в дом, преодолела лестничный пролет, за нимобыскала все помещения первого этажа, после них комнаты на втором и в одной изних замерла, вдыхая витающий в ней ледяной морозный аромат. Лайонел был тут нетак давно, его запах она знала, и он, как одно из ее драгоценнейшихвоспоминаний, хранился где-то между грудой осколков разбитого сердца иневидимым mp3-плеером с нескончаемой музыкой.

Девушка прошлась до высокой кровати, провела рукой поподушке и покинула комнату. В гостиной поджидал хозяин дома, которому Катя былавынуждена сказать:

— Простите, что не поверила.

Тане, сердито глядя на нее, покачал головой.

— Сумасшедшая.

Вильям, видимо, был с ним согласен. Во всяком случае, лицоего выражало недовольство. Кира, как и прежде, не демонстрировала своегоотношения к происходящему. А Йоро выглядел крайне огорченным.

— Мы уходим, простите, что побеспокоили вас. — Катярешительно развернулась и зашагала к дверям, но так и не дошла. Взгляд ееостановился на скульптуре стоящей возле выхода, женщина держала передсобойподнос, а на нем лежала стопка газет. На самой верхней был изображен Лайонел иАнжелика.

Девушка схватила газету и показала хозяину дома, потребовав:

— Переведите, что тут написано!

Нориш смотрел насмешливо и, как ей показалось, с явнымудовольствием перевел: — Звездная пара Петербурга снова вместе! — и указал намелкий шрифт под портретом. — А там написано, ягуар покинул Пикардию сАнжеликой Тьеполо. На другой странице написано: «Ссылка первой красавицы быланедолгой». А на третьей странице написано...

— Достаточно, — прервала Катя. Если бы она все еще былачеловеком и ей в грудь вогнали железный остро заточенный лом, больнее, чемсейчас, не стало бы. Девушка смотрела на молодого человека, улыбающегося спортрета, и единственное, чего ей хотелось — это умереть, сейчас же,немедленно, лишь бы ее чувства, точно на аттракционе, не кружились в вихре.Боль, гнев, горе, ненависть, любовь, отчаяние, ревность, зависть, страсть,усталость, одиночество — соединились в мучительно пронзительном и единственномударе сердца, которое подобно планете сошло вдруг с орбиты.

Знала, что он изменит, не сможет жить совсем без женщины, имысленно готовила себя узнать о связи с красавицей Сарах или еще с кем-то. Ноего предательство оказалось куда изощреннее и походило на страшнейшую месть.

Тем времени Атанасиос приблизился к скульптурам двухдерущихся девочек лет двенадцати, в углу гостиной. Он присел возле них накорточки и заметил:

— Учитывая ваш трехсотлетний опыт, Нориш, я удивлен, какмало на свете, если вдуматься, ваших работ.

Скульптор громко рассмеялся.

— Если бы я поменьше любовался тем, что создаю, у меняпоявилось бы много свободного времени для создания чего-то нового. — Он любовнокоснулся указательным пальцем носика одной из девочек, и на губах его заиграланежная улыбка. Он смотрел на скульптуры, как отец может смотреть на своихдетей.

Катя положила газету на место и, не глядя в васильковыеглаза хозяина дома, вышла из комнаты. Она спустилась по лестнице под землю ивыскочила на мостовую.

Мимо прошли две одетые в черные плащи дамы, с любопытствомоглянувшиеся на девушку.

— Извините, — обратилась Катя, — подскажите, пожалуйста,направление на Петербург!

Карта осталась у Тане, а ей сейчас хотелось во что бы то нистало побыть одной.

— Это она? Как похожа! — приподняла брови одна из дам, глядяна свою спутницу. Та пожала плечами и указала на узкую неприметную улочку. —Вам на станцию. Проход с правой стороны. Паровоз отправляется ровно в половиневосьмого.

— Паровоз? — изумилась Катя, но заслышав голос Вильяма иТане, спускающихся по лестнице, умоляюще прижала палец к носу и, шепнув: «Невыдавайте меня», быстро нырнула в узкий тоннель.

Улица оказалась длинной, дверей, ведущих в жилые дома, тутпочти не было и, когда девушка увидела неприметную дверку, выбирать непришлось. Очутившись в каменном гроте, девушка с минуту постояла, не решаясьидти дальше. А когда прошла грот полностью и распахнула единственную тутжелезную дверь, увидела темноту — черную и непроглядную. В голове звучалнеспокойный, заставляющий нервничать, гнетущий траурный марш из оперы «Гибельбогов» Вагнера.

Катя обернулась, посмотрела вверх, вниз. Грот не освещался,но она видела все как днем: каменную облицовку стен, потолка, трещины, мох.

Тогда девушка решила, что впереди ничего нет и чернота — этокраска. Протянула руку и от неожиданности тихонько вскрикнула. Кисть скрылась вгустой тьме и Катя ее больше не видела. То же самое она проделала с ногой.

«Что же там такое? » — любопытство решительно отодвинулопрочие несчастья. Девушка собралась с духом и шагнула во тьму. И могла быпоклясться, будто летела вниз, но миг полета был таким длинным и в то же времякоротким, что Катя толком не поняла. Однако буквально через секунду она ужестояла на станции, прямо под палящими лучами солнца, не испытывая ни малейшейболи.

Катя ошарашенно огляделась. Позади нее находилось каменноестарое здание вокзала, с огромной аркой, в которой царила такая же непрогляднаячернота, как за дверью грота. Девушка не сразу поняла, какая странная тут стоиттишина. Лишь спустя пару томительных минут сообразила: тихо не только настанции, но и в голове, где вдруг стихла музыка.

На перроне было трое вампиров. Старичок в драповомкоричневом пальто и остроконечной шляпе сидел на выгоревшей скамеечке и, незамечая ничего вокруг, щурил бледные глаза, глядя на солнце. На краю перронасидела девочка лет семи, одетая в полосатую желто-розовую маечку, фиолетовуююбку, зеленые гольфы и оранжевые босоножки — этакая маленькая радуга.Русоволосая, с двумя хвостиками и множеством разноцветных тонких мелков в ладошке.Девочка рисовала на асфальте. Вслед за ее маленькой рукой летели птицы,зеленели кроны деревьев, текли синие ручьи, белели красивые мостики с ажурнойрешеткой, по красным песочным дорожкам парка прогуливались дамы с зонтиками. Ана другом конце перрона, ближе к сходням, опершись на трость, стоял молодойгосподин в белом костюме.

Никто из троих обитателей удивительной станции на девушку необратил внимания. А по самому краю платформы расхаживал белый голубь. Совсемобычный и ничем не выдающийся, кроме одного — у него не было глаз.

Катя торопливо подошла к девочке и спросила:

— Скажите, а куда следует этот... эм, паровоз?

Маленькая Радуга подняла на нее глаза и виновато, на ломаномрусском сказала:

— Мне еще не преподавали ваш язык. Простите.

Девушка кивнула и направилась к старичку. Спросить у негочто-то она не успела, он посмотрел на нее и поинтересовался: