Русалки-оборотни - Антонина Клименкова Страница 73

Старца они нашли, как и говорила Глаша, запертым в подполе. Он мирно спал, похрапывая на мешке с зерном.

— Ну, жив твой дед? — окликнул с порога Винченце.

Он почему-то не захотел входить в дом.

Услышав, что с монахом все в порядке, итальянец и сам принялся отчаянно зевать. Объявив, что им тоже отдохнуть не помешает, он собрался вернуться в усадьбу фон Бреннхольцев. Но перед тем как уйти, Винченце передал свой драгоценный ларец Глаше — наказав отдать его на временное хранение самому ответственному жителю деревни.

— Заодно хорошо бы и старичка куда-нибудь пристроить, — добавил он на прощанье. — Не советую здесь задерживаться — ведь это дом той сумасшедшей, верно? Не исключено, что оборотни сюда заглянут. Монах, конечно, у вас старый и невкусный, но мало ли что, вдруг еще пригодится зачем-нибудь…

Позже, когда рассвело, разбуженный петухами Серафим Степанович с удивлением спросил своих задремавших было рядышком юных друзей — а что, собственно, случилось? Отчего ему пришлось просидеть взаперти ночь напролет? Как он сам оказался здесь, он отлично помнил: увидел открытую крышку погреба, подошел спросить, ожидая увидеть внизу хозяйку, не нужно ли чем помочь. Но никто не откликнулся, и это ему показалось подозрительным. А когда он спустился, крышка вдруг захлопнулась, и он не смог ее поднять.

— Так это от грозы сквозняк поднялся! — заявила Глаша, пихнув открывшего было рот Феликса. — Вот крышку и прихлопнуло. А сверху еще стул упал. И самовар — скатерть стулом зацепило. Потому вы и не смогли выбраться — этакая тяжесть придавила!

А в доме, «как нарочно», никого не было — Полина Кондратьевна спешно уехала в город, к доктору, у нее зуб заболел. А Феликс у Глаши был — он под дождь попал, так она его сушиться оставила, чаем с малиной поила, чтоб не простыл. Ну и заболтались до утра, об упырях и оборотнях. А Ямина в городе еще к родственникам заехать собиралась — так не перебраться ли Серафиму Степановичу погостить к тете Марьяне? Она будет так рада!..

Под «тетей» Глаша имела в виду ведунью.

Марьяна, конечно, удивилась ранним посетителям, да еще со столь необычной просьбой. Но в силу ремесла она была понимающая женщина, задавать лишних вопросов привычки не имела. Прекрасно зная, что на самом деле творится в деревне, она изобразила именно такое радушие, которое от нее требовалось.

К старцу Глаша присовокупила и ларец. Ведунья с первого взгляда определила в нем нечто большее, чем старую шкатулку, и пообещала оберегать пуще зеницы ока. Отведя Марьяну в сторонку к курятнику, Глаша вкратце обрисовала сложившуюся ситуацию:

— Главное, не нужно, чтоб он узнал об оборотнях! — шептала она на ухо кивающей ведунье. — Вряд ли эта новость благоприятно отразится на его душевном здоровье. Проследите, пожалуйста, чтоб он побольше отдыхал и ничего не заподозрил. Если что — скажите ему по секрету, что мы с Феликсом нашли логово русалок и пытаемся вывести аферисток на чистую воду. Хотя нет, это его тоже сильно взволнует. Ну придумаете что-нибудь!..

Закрыв за девушкой калитку и отнеся ларец в подпол, Марья на отправилась в кухонный закуток:

— Серафим Степанович, я как раз чай собиралась пить, будете? — крикнула она в горницу. И, перебирая мешочки с травами, тихо добавила: — Ну-с, где тут у меня сбор от бессонницы наилучший?..

Леший раз оголодал —

Забрался на сеновал.

Слопал сена два пуда —

Надоела лебеда!

После случившегося ночью Феликсу было опасно показываться в деревне. Глафира отвела его на дальнюю делянку, через лесочек. Там стоял сарайчик с разными нужными в хозяйстве вещами: дровами на зиму, бороной, старой сломанной телегой и всякими полезными инструментами вроде одноухого ухвата или непарной оглобли. А на чердаке было свалено сено. Вот там, рухнув от усталости в сено, Феликс благополучно проспал до вечера.

Проснулся он от щекотания в носу. Чихнул и открыл глаза. Так и есть — колосок с тонкими усиками качался на длинной соломинке у него перед глазами, розоватый в полоске закатного солнца, чьи лучи просачивались сквозь узкое оконце чердака.

— Buon giomo! — ласково сказал Винченце.

Это он, растянувшись рядом на душистом сене, забавлялся с соломинкой.

Феликс застонал и закрыл голову руками.

— Я тоже очень sono contento di vederti, caro [63], — подхватил Винченце. — Как спалось? Ты знаешь, вот глядел на тебя и все думал — почему с нечистью прислали разбираться тебя? Ты ведь не монах, не священник, ни бесов изгнать не сумеешь, ни отчитать никого толком. Анафеме предать опять же. Что ж у вас в монастыре, не нашлось ни одного брата в приличной форме, чтоб по лесам за русалками гоняться?.. Ой, как представлю, — захихикал он, — рясу подберут, живот втянут — и ну напролом через чащу за девками!.. Право, смешно же, не дуйся.

— Это мое испытание, — ответил Феликс. — Если я справлюсь, раскрою, кто морочит чертовщиной деревенских, отец Тимофей благословит меня принять послушание.

Винченце хмыкнул:

— Да если ты тут всю нечисть разгонишь, тебя сразу в епископы надо рукополагать! Или кардиналы. Слушай, а зачем тебе в монахи идти, тебе больше заняться нечем?

— Отец Тимофей уговаривает уехать в город, поступить в семинарию, — признался Феликс. — Но я не представляю себе жизни без монастыря.

— Э, брат Феникс, я прав, ты трус, — вздохнул Винченце. — Мир огромен, а ты хочешь до старости просидеть взаперти в сырой келье, так ничего и не увидев из прекрасного божественного Творения. Заплесневеешь годам к сорока, захочешь вырваться — да поздно будет.

— А кому я нужен в миру? У меня ни родных, ни близких.

— Как будто они у всякого есть! — воскликнул Винченце, и в тоне отразилось что-то личное. — Хотя… Ты вправду никогда не думал, кто твои родители? Впрочем, что тут гадать. Я слишком часто слышал истории, подобные твоей.

— Что ты хочешь сказать? — встрепенулся Феликс.

— Ну сам рассуди, не маленький, понимать должен. Монастырь ведь не на острове в океане стоит — рядом деревеньки, а там женщины, девки. Они, наверное, и в церковь на службу приходят, глаза братьям мозолят. А чтоб обеты вернее хранить, хоть раз в жизни их нужно непременно нарушить. Иначе как же от греха уберечься, коль не знаешь, каков он?.. А после вот, плоды познания подкидывают. И готов поклясться, что вся обитель прекрасно осведомлена о тайне твоего рождения — кроме тебя самого. Помнишь, как вчера та сумасшедшая брюнетка кричала? Тут то же самое — людское общество везде одинаково.

— Ты думаешь? — с недоверием покачал головой Феликс.

— Sonosicuro! [64]Много ли там еще, кроме тебя, воспитанников? Никого? Но почему-то тебя не отдали на воспитание в семью, не передали в обычный приют. Возможно, ты замечал, что кто-то из обитателей обители особенно заботливо к тебе относится. Или даже стал твоим крестным, чтоб официально дать свое имя. Вероятно? Более чем.