Фреон - Сергей Клочков Страница 73

— Едят. Люди. Доктор объяснил, какой кусок не опасен. Вот. С боков и хребта можно. — Пенка или услышала меня, или просто в очередной раз прочитала «громкие» мысли. — Только жарить на огне. Сырое нельзя.

— Это точно?

— Точно. Верно. Правда. — Пенка быстро лизнула шмат сырого, ещё немного кровоточащего мяса. — Да. Человеку. Можно. Есть.

Я обратил внимание, что слова нашей «другой» стали вдруг более отрывистыми, рублеными, а в глазах заблестели странные огоньки. Пенка тихо, почти по-кошачьи заурчала, снова лизнула мясо, но тут же положила его шкурой вниз на траву.

— Не ела. Долго. Голод. Печень мне. Мясо вам.

Пока Фельдшер вырезал подходящие ветки, я нарезал мясо на тонкие ломти и разложил на пакете из-под сухпайка. Из приправ нашлась только соль в пластиковом пузырьке, но и то красота, грех жаловаться. И через десять минут над угольями лежали полтора десятка импровизированных шампуров. Пенка, не дожидаясь нас, начала отрывать от сырой печени небольшие куски и проглатывать их, почти не жуя. Желчный пузырь она аккуратно отделила прямо в процессе еды и уложила в пластмассовый пузырёк из-под соли.

— Нужно. Дорого.

— Зачем?

— Идём туда. Скоро. — Пенка махнула окровавленной рукой в сторону бывшего посёлка, отломила ещё один кусок печени. — Едим. Отдыхаем. Вечером будем там.

— Это, конечно, хорошо. — Я повернул шампуры с шипящим, начинающим подрумяниваться мясом. — Где там?

— Там.

— Это мы поняли. Как выглядит место? Ну, здание с большим, очень большим подвалом или, там, яма в земле?

— Нет. Подвалов больших, как раньше, нет. Ямы есть, но там смерть, нельзя идти.

— Слушай, уважаемая, ты вроде рисовать умеешь? — Фельдшер отвлёкся от созерцания жарящегося мяса. — Может, намалюешь нам, как место выглядит?

— Да, могу. Доктор учил. Рисунок просто. Трудно буквы. Рисунок похож. Буквы совсем нет. Не похожи. Сейчас.

Пенка подтащила к себе свой рюкзачок и извлекла на свет лабораторный журнал с частью вырванных листов и коробку цветных карандашей. В рюкзаке нашёлся даже лист тонкой фанеры, которую «другая» положила на колени, сверху лёг раскрытый журнал, и Пенка начала рисовать.

— Я часто рисую. Это помогает. Помогает не забыть, чему учил Доктор. Я люблю рисовать. Место вот. Оно такое.

На готовом рисунке было много крестиков, часто натыканных на холме. Чуть выше них был не то конус, не то пирамида с большим крестом, несколько кривых домиков и ещё десяток «человек» из разряда «палка-палка-огуречик». А ещё на серой, казённой бумаге журнала было видно несколько круглых коричневых пятен — Пенка хоть и вытерла руки, но немного крови от печени на пальцах оставалось.

— Вот.

— Ништяк рисуешь, Зона. Прям Пикассо. — Ересь, видимо, решил показать «сложность». — Мне на память намалюешь чего?

— Да. Могу дарить.

— Кутилинская церковь и кладбище, — сразу определил Фельдшер. — Хана, братцы. Если проходы в тех местах начинаются, можем прямо сейчас до хаты заворачивать. Это капец. Ух, ё-моё… далековато отсюда, в двух километрах. С нашими группами связь терялась уже в километре от старого кордона. Здесь караванов точняк не будет. Никто не пойдёт. Задница, короче, полная.

И «свободовец» достал ПМК, начал водить по сенсорному экрану, набирая сообщение.

— Нет. Стой. Не проход. Там вопрос.

— Ни разу не понял. — Фельдшер отвлёкся от ПМК.

— Вот. — Пенка ткнула окровавленным пальцем в свой рисунок. — Это все мёртвые люди ходят. Вылезли из земли. А этот человек с ними живой. Он тут живёт. Есть проходы к нему. Знают люди Монолита. Знаю я.

— Фигасе… так-таки и живой? — переспросил я.

— Совсем живой. — Пенка бодро кивнула головой. — Он скажет, где искать. Всё знает. Он очень давно здесь. В своём доме живёт. Да. Он знал Доктора. Доктор знал его. Доктор и он — правильные люди Зоны. Они умеют жить. Умеют уходить.

— Ясно.

Ладно. Доверимся Пенке, она нас как-никак не раз из беды выручала. Проведёт до Кутилино, почему — то даже не сомневаюсь в этом. И в мясе, что она нам притащила, тоже не сомневаюсь, даже странно. Молчит сталкерский инстинкт, только слюна выделяется, как у собаки Павлова, при взгляде на шкворчащие, румяные куски с совершенно одуряющим запахом, а то, что дичь наверняка немного фонит, так на поясе, опять спасибо Пенке, фрагменты «пузыря» в специальном контейнере, и потому лёгкий фон уже не страшен. Поэтому я первым подтянул к себе шампур, обжигаясь соком, надкусил первый ломтик дичи. Красота… мясо чернобыльского кабана было разве что заметно жёстче и острей почти забытой свинины, но на волокна расслоилось легко, а под коричневой зажаристой корочкой мякоть была белой, плотной. Ересь тоже думал недолго и вскоре восхищённо выдохнул «ни-фтяак» через полный рот. Дольше всех размышлял Фельдшер. Но в конце концов, махнув рукой, подхватил прут с мясом, а из рюкзака достал плоскую стальную фляжку.

— Коньяк, господа. Не армянский и даже не французский, но три звезды, Хорь головой ручался. Давайте чуть под такое дело. Для профилактики желудочно-кишечных заболеваний.

Естественно, мы не отказались.

Это была странная Зона. Как только за спиной остались бетонные столбы «старого» периметра, мне пришлось полностью довериться нашему новому «проводнику».

Здесь я бы не прошёл, знаю это точно. Привычный страх Зоны, который со временем становится настоящим чутьём на опасность, тот самый «мандраж», без которого не обходится ни одна ходка, здесь превратился в холодный ужас. Ни одной знакомой аномалии на пути… да и вообще почти не видел я их даже по косвенным признакам. Просто улица, чистая на вид, под асфальтом ещё не вымыло пустоты постоянными дождями, да и грязи, считай, нет — так, местами слежавшаяся листва под теми деревьями, что выжили после Третьей. Не привык я к тому, что все дома целы, не испорчены сыростью и кислотными туманами. Странно мне было не видеть вездесущих «жарок», иногда превращающих брошенные посёлки в обгорелые развалины. Не дрожал воздух над «трамплинами» и «каруселями». Не вспыхивала нигде тусклая радуга над «плешью», не гоняло по дорогам плотные вихри «ветродуек». Просто широкая улица, закрытые калитки, помутневшие окна, в одном из которых я с ужасом рассмотрел мертвеца с проваленным жёлтым лицом. Детская коляска под догнивающим кустом сирени, недостроенный гараж, под слепыми окнами — высокий грязный бурьян. И в почти полном безветрии — глухая тишина. Ни стука, ни скрипа, ни далёкого лая слепых псов, ничего. Мёртвые посёлки, в грязи обочин не видно следов мутантов… Ветлицы, Низкое, Борчаны — медленно, с оглядкой, мимо автомобилей, давно севших на спущенные шины, мимо запертых сельпо, чёрных окон, гниющих на корню садов. Я не узнавал Зону.

Но это была именно Зона. На всех столбах изоляторы и провода были укутаны тонкой чёрной ватой, местами свисавшей почти до земли. Слабый ветерок, задувавший с стороны столбов, отчётливо пах грозовой свежестью, а значит, смертью. В Низком Пенка указала на шесть пёстрых пятен на дороге — бывший «свободовский» отряд. Признал Фельдшер выцветшие, слежавшиеся комбинезоны с едва различимой символикой, сказал, что это Грач и Курилка с четырьмя бойцами в позапрошлом году ушли в разведку. Постоял он, сняв бандану, помолчал немного, и мы пошли дальше. Потом молчал уже я — мощный скелетный комбинезон с усиленной защитой был только у одного сталкера, матёрого ходока Ильича, и знал я точно, что уходил он с группой на восток Тёмной долины. Не прошёл он здесь… но прошли мы.