Все демоны. Pandemonium - Олег Угрюмов Страница 74

— Так, — склонила великолепную голову Фаберграсс.

— Варвары, спустившиеся с белых вершин Гилленхорма, — это звучало так забавно и поэтично, что я даже не подумала, а что они там делали, на этих белоснежных вершинах.

Эдна Фаберграсс фыркнула. Никто в Преисподней не стал бы интересоваться происхождением смертных, пусть даже таких талантливых и могущественных, как кассарийские некроманты. Преисподнюю влекла Кассария, не менее, но и не более того.

— Я только потом, после… после того, как Барбелла покинул меня навсегда, стала думать, вспоминать… — Моубрай сделала паузу. Демоны не плачут, им неведомы людские слабости, но что-то все же мешало ей спокойно говорить. — Я не делала это намеренно, просто приходили на ум всякие мелочи. Не то чтобы я хотела этого… скорее, напротив…

— Я понимаю, — сухим голосом, шелестящим, как песок, гонимый ветром в жаркой бангасойской пустыне, прошептала повелительница Снов, — не объясняй, Яростная, я все понимаю. Ты и желала бы забыть, но память подсовывает тебе сладкие воспоминания. Каждый уголок того места, где ты была счастлива, каждую деталь, каждый миг каждого короткого дня той, стремительно промелькнувшей жизни.

И Эдна Фаберграсс внезапно взвыла. От этого истошного крика на земле, несомненно, начался бы ураган. Листва облетела бы с деревьев, птицы сорвались бы с мест и взмыли в потемневшее внезапно небо, а люди ужаснулись. Но Преисподняя и не такое видела. Недра земли привыкли надежно защищать Ниакрох от горя, гнева, ярости и отчаяния могущественных демонов. Багровое небо только содрогнулось на миг, и тут же все стихло.

— Прости, — сказала демонесса, устало закрывая алые глаза. — Я все никак не могу привыкнуть к тому, что испытываю боль.

— Нам больно, — согласилась Яростная, — но и сладко.

— Продолжай.

— И вот однажды в памяти моей всплыла эта растрескавшаяся, почерневшая от времени картина, на которой не было видно лица и по которой бежали такие же темные, неразборчивые, выцветшие письмена.

Когда Спящий проснется,

Как сонный ребенок,

Оглянется вокруг и удивится,

Весь мир затаит дыхание.

Свет и Тьма подберутся к нему

С обеих сторон,

Лягут рядом, как верные псы,

Виляя хвостами и преданно глядя в глаза.

Когда Спящий проснется,

Две дороги устремятся к нему

С двух сторон горизонта —

Оттуда, где солнце рождается,

И оттуда, где оно умирает,

А он окажется на распутье.

Когда Спящий проснется,

Ему придется выбирать

Между славой и смертью,

Между любовью и ненавистью,

Между Светом и Тьмой,

Между собою и всеми.

Когда Спящий проснется,

Постарайся оказаться подальше,

Дитя мое.

Герцогиня говорила протяжно, нараспев, будто прорицала, хотя маркиза Сартейн знала, что это не так.

— Откуда ты знаешь? — севшим голосом спросила Яростная.

— Вахан как-то прочитал мне это стихотворение. И сказал…

— А Барбелла мне ничего не сказал, — выдохнула Моубрай, даже не дослушав подругу.

— Но ты спрашивала его?

— Нет.

— А я спросила. Мне всегда казалось, что я падала в бездну, когда стояла у этой картины.

— Он объяснил тебе значение текста?

Эдна со странным выражением взглянула на подругу.

— Нет. Он только прочитал сии строки, дабы удовлетворить мой интерес, и тут же взял с меня клятву никогда не пытаться постичь их суть и смысл. Забыть.

— Но ты не смогла?

— Не дать клятву — нет, не смогла. Нарушить ее — тоже нет. Не смогла. И никогда бы не посмела. Но и забыть — тоже не смогла.

Моубрай присвистнула, и рогатая тварь снова возникла в зале, нагруженная напитками.

— Забавно, — произнесла Яростная, утолив терзающую ее жажду огня. — Забавно. Я всегда полагала, что речь идет о Тотисе, сотворившем мир и заснувшем до Судного дня.

— Ты веришь в Тотиса? — рассмеялась герцогиня.

Моубрай едва заметно смутилась, пожала плечами.

— Нет, но я чересчур часто слышала о нем не только от людей, но и от прочих смертных. А это заразно. Я даже стала говорить что-то вроде «Клянусь Тотисом» или «Тотис меня забери», отчего однажды вышел конфуз во время приема у Князя.

— Я тоже толковала этот текст как древнее варварское песнопение либо молитву Тотису, — призналась демонесса. — Вернее, не совсем так: я вообще не задумывалась о нем более и никак не толковала его. До недавнего времени. До тех пор пока один старый замшелый дух, очнувшийся от многовекового сна, чтобы встретить рассвет черного солнца и рассыпаться в прах, не поведал мне свою самую страшную тайну, свой вечный ужас — о Великом Лорде Караффа.

— Поведал или напомнил?

Крылья на спине маркизы Сартейн раскрылись, и отблески пламени заплясали на смертоносных стальных лезвиях. Она поняла, что пришла к Эдне Фаберграсс не зря: пришло время откровенности и — откровений.

Видимо, герцогиня Фаберграсс подумала о том же. Великая провидица не могла не понимать, что лишь исключительные обстоятельства способны помешать ей прозревать будущее и что пробил час великих событий и свершений. Она была уверена, что одна из главных ролей в этом грандиозном представлении отведена ее потомку — нелепому кассарийцу, боящемуся проливать кровь.

Обе демоницы никогда бы не восстали против своего владыки — Князя Тьмы и никогда бы не пошли против его воли. Но если воля его еще не объявлена во всеуслышание, если открытого противостояния нет и не случится, если судьба разыграет карту, которой до сих пор не бывало в колоде, почему бы им не рассмотреть ситуацию с обеих сторон?

В Аду предпочитали не вспоминать о могущественных Павших Лордах Караффа, причинивших немало хлопот молодому тогда еще повелителю Преисподней. Сведения о них хранились в подземных залах личной библиотеки Князя. Самые приближенные и доверенные, облеченные властью особы предпочитали не рисковать попусту — Лордов больше нет, и говорить о них не стоит.

Тем более что Ад кишит безвестными соглядатаями, мечтающими выбиться в вельможи. И вельможами, мечтающими расправиться с соперниками. И могущественными аристократами, метящими в Князья.

Но маркизе Сартейн Эдна Фаберграсс доверяла больше, чем остальным родичам, вместе взятым. Вероятно, это было глупо, и недальновидно, и неразумно. Но она слушалась не разума, а своего ледяного сердца, обожженного болью.

— Напомнил, — медленно призналась она.

— Чем же тебя заинтересовали легендарные Павшие Лорды? — спросила Яростная, заранее зная ответ, но желая услышать его из уст самой Эдны.

И герцогиня Фаберграсс не стала разочаровывать ее. Она твердо посмотрела в сверкающие желтые глаза: