Сто Тысяч Королевств - Н. К. Джемисин Страница 74

Чжаккарн пожала плечами:

— Если она что и узнала, то никогда не применяла на практике.

— Хм… А чем у нас еще занимается Вирейн?

— Магией. Где она применяется — там и он, — проговорил Сиэй, задумчиво шевеля пальчиками. — Он занимается абсолютно всем: от самых простых дел до… м-гм… нас. Он же ответствен за распространение информации — через него Декарта общается с орденом Итемпаса. Еще он готовит все важные церемонии и ритуалы…

Тут Сиэй осекся. И я увидела, что лицо у него — изумленное. Потом я посмотрела на Чжаккарн, и та ответила мне задумчивым взглядом.

Церемонии и ритуалы, говорите? Сердце мое радостно заколотилось — похоже, я все-таки напала на след. И поняла, что Сиэй имеет в виду.

— Когда состоялась последняя церемония передачи власти?

— Декарта стал главой семьи лет сорок назад, — отозвалась Чжаккарн.

Матери, когда она умерла, было сорок пять.

— Она была слишком маленькой и наверняка не поняла, что произошло на церемонии.

— А она на церемонии не присутствовала, — сказал Сиэй. — Декарта приказал мне играть с ней — целый день играть, чтобы отвлечь от происходящего.

Вот это новость! С чего бы Декарте держать мою мать — и свою наследницу — в стороне от церемонии, в которой ей когда-нибудь пришлось бы участвовать? Мать была еще маленькой девочкой, но наверняка достаточно умной, чтобы понять, что к чему. Может, потому что нужно было убить слугу в ходе ритуала? Ну так все они жили в Небе, а слуги тут каждый день умирают. С чего бы Арамери, и тем более такому безжалостному, как дед, скрывать от ребенка правду жизни?

— А не случилось ли на церемонии чего-нибудь из ряда вон выходящего? — поинтересовалась я. — Вы, случайно, не пытались завладеть Камнем уже тогда?

— Нет. Тогда мы были еще не готовы. Церемония состоялась самая обычная — как сотни других до нее. Со дня нашего пленения мы навидались их достаточно. — Сиэй вздохнул. — Во всяком случае, так мне сказали. Сам-то я на ней не присутствовал, как ты понимаешь. По правде говоря, на ней никого не было. Из наших, я имею в виду. Только Нахадот. Они всегда заставляют его присутствовать.

Я непонимающе нахмурилась:

— А почему только его?

— На церемонию приходит Итемпас, — сказала Чжаккарн.

Я вытаращилась на нее, разинув рот. Небесный Отец — здесь?! Вот прямо приходит прямо сюда? Вот сюда-сюда, в этот дворец?! Чжаккарн меж тем невозмутимо продолжала:

— Он лично приветствует нового правителя из рода Арамери. Потом предлагает Нахадоту свободу — если он поклянется служить Итемпасу. До сих пор Наха всегда отказывался, но Итемпас знает, что его природа изменчива и Наха может передумать. Потому и спрашивает — каждый раз.

Я потрясла головой — все-таки благоговение, воспитанное жрецами, никуда не делось. Небесный Отец присутствует на церемонии передачи власти. На каждой церемонии. Он придет и на эту. Увидит, как я умру. И благословит это.

Чудовищно. И этому чудовищу я всю жизнь поклонялась.

Чтобы вынырнуть из бурлящих в голове мыслей, я больно ущипнула себя за переносицу:

— А в прошлый раз — кто стал жертвой? Кто-то вроде меня? Несчастный родственник, которого силком вернули в уютный семейный кошмарик?

— Нет, нет, — покачал головой Сиэй.

Он встал, потянулся, а потом перегнулся пополам и пошел на руках — крайне неустойчиво болтая ногами в воздухе!

Выдыхая слова, он тяжело дышал — трюк давался ему нелегко:

— Глава клана Арамери… должен быть готов… убить… любого в этом дворце… по велению Итемпаса. А чтобы доказать, что он к этому готов… будущий глава клана… должен принести в жертву… кого-нибудь из близких.

Я задумалась.

— А поскольку ни у Симины, ни у Релада близких нет, выбрали меня?

Сиэй покачнулся сильнее, перевернулся и перекатился в стоячее положение. И принялся как ни в чем не бывало рассматривать ногти:

— Наверное, да. Поэтому. Никто на самом деле не знает, почему Декарта выбрал тебя. А для него жертвой стала Игрет.

Имя показалось мне смутно знакомым: ну-ка, ну-ка, я ведь даже лицо припоминала, но кто же это?

— Игрет?..

— Его жена. Твоя бабушка со стороны матери. Киннет разве не сказала тебе?

Ты все еще сердишься на меня?

Нет.

Быстро же ты успокоилась.

А какой смысл сердиться? Гнев ни к чему не ведет.

Хм, не могу с тобой согласиться. Я думаю, что в гневе скрыта огромная сила. Если ее использовать по назначению. Хочешь, я расскажу тебе одну историю, и ты сразу поймешь, что я права? Некогда жила на свете маленькая девочка, и надо же было такому случиться, что отец девочки убил ее маму.

Какой ужас!

Да, ты знаешь, какое это страшное предательство. А девочка была еще слишком мала, когда это случилось, и от нее скрыли правду. Возможно, ей сказали, что мама ушла из семьи. Или что она исчезла — в их мире такое случалось нередко. Но маленькая девочка была очень умной, и она очень любила маму. И она сделала вид, что поверила в то, что ей рассказывают, а на самом деле просто ждала удобного случая, чтобы узнать правду.

И вот она выросла, и стала еще умнее и мудрее, и начала задавать вопросы — но не своему отцу. И не тем, кто говорил, что любит ее. Им она не доверяла. Она расспрашивала своих рабов — ведь те ее ненавидели. Она расспрашивала молодого и невинного писца, который без памяти влюбился в нее, — потому что тот был очень талантливый и им можно было вертеть по своему усмотрению. Она расспрашивала врагов — еретиков, которых ее семья преследовала поколение за поколением. У них не было причин лгать ей, и так, по кусочкам, она узнала всю правду. И тогда она обратилась мыслями, и сердцем, и волей — а надо сказать, что воля у нее была железная, — к мести. Потому что когда дочь узнаёт, что мать убили, она идет мстить.

Да. Понимаю. Но вот что интересно. А эта маленькая девочка — она любила своего папу?

Мне тоже интересно. Думаю, что раньше — конечно, любила. Дети любят родителей — это естественно. Но потом? Может ли любовь обратиться в ненависть — в один миг и полностью, без остатка? Или в глубине души она проливала слезы, когда плела против отца заговор? Это мне неизвестно. Но я знаю, что она стронула с места лавину событий, которая потрясет и сметет все человечество — даже после ее смерти. Ее месть обрушится на всех людей — не только на отца. Потому что в конечном счете все мы соучастники совершившегося преступления.

Все люди — соучастники? Ты, мне кажется, несколько преувеличиваешь.

Нет. Все. Все до единого. И я надеюсь, что у нее все получится.

* * *