Ответный удар - Гарри Тертлдав Страница 75

Подошла его очередь, он купил пару кочанов капусты и спросил, сколько стоит зеленый лук, который лежал у торговца в маленькой корзинке, стоявшей на телеге. Услышав цену, Мойше прижал руку ко лбу и вскричал:

— Ganef! Тебя следует засунуть в землю, точно луковицу — головой вниз!

— Лучше пусть лук растет из твоего pippuk, — сердито ответил продавец, отвечая на одно ругательство, произнесенное на идише, другим. — Было бы дешевле.

Они еще некоторое время препирались, но Русси не удалось убедить торговца продать ему лук по цене, которая не привела бы Ривку в ярость, он сдался и пошел прочь, унося в холщовой сумке капусту. Пару минут он раздумывал, не купить ли чашку чая у типа с помятым самоваром, но потом решил не искушать судьбу. Чем быстрее он уберется с площади, тем лучше.

Однако теперь он шел против течения. Пока он стоял в очереди, народу на рынке прибавилось. И тут неожиданно поток людей, направлявшихся к прилавкам, стал двигаться медленнее. Чудом не попав под колеса экипажа Хайяма Рамковского, Русси поднял голову.

Лошадь, запряженная в четырехколесную повозку, возмущенно фыркнула, когда мужчина с суровым лицом, одетый в серую шинель и военную фуражку, натянул поводья, чтобы ее остановить. У возницы тоже сделался сердитый вид. Русси прикоснулся рукой к полям своей шляпы и пробормотал:

— Прошу прошения, господин.

Нацисты научили его, как следует вести себя с теми, кто сильнее, но унижаться перед своими было в десять раз труднее. Довольный возница кивнул, но из-за его спины донесся раздраженный старческий голос:

— Эй, ты, иди-ка сюда.

У Русси все внутри сжалось, но он повиновался. Подходя к Рамковскому, он увидел на сидении возницы аккуратную надпись по-немецки, оставшуюся со времен нацистского правления: AEL-TESTEN DER JUDEN, а чуть ниже — перевод на идиш: Экипаж Старейшины евреев.

«Интересно, продолжает ли Старейшина носить желтую звезду на груди, как того требовали нацисты в гетто?» — подумал Мойше.

Нет, не носит, с облегчением увидел он. Но место, где она была пришита, по-прежнему выделялось на твидовом пальто Рамковского.

Впрочем, Мойше забыл о подобных мелочах, когда увидел, что рядом с Рамковским устроился ящер. Русси показалось, что он никогда не встречался именно с этим инопланетянином — но они все так похожи друг на друга! У него возникло ощущение, будто у всех плакатов, сообщающих о его «преступлениях», выросли руки и указывают прямо на него.

Рамковский ткнул в него толстым пальцем.

— Тебе следует быть поосторожнее. Ты мог сильно пострадать.

— Да, Старейшина. Прошу меня простить. — Русси опустил глаза к земле, чтобы продемонстрировать скромность и одновременно помешать Рамковскому и ящеру разглядеть его лицо.

Инопланетяне с трудом различали людей — как, впрочем, и люди ящеров, но Мойше не хотел оказаться исключением из правила.

Ящер выглянул из-за тучного Рамковского, чтобы получше его рассмотреть. Его глазные бугорки начали вращаться — Мойше прекрасно помнил это движение!

— Что у тебя в мешке? — спросил ящер на приличном немецком.

— Пара кочанов капусты. — Русси хватило ума не сказать «недосягаемый господин», как его учили в Варшаве.

Зачем ящеру знать, что он знаком с порядками Расы?

— Сколько ты заплатил за капусту? — поинтересовался Рамковский.

— Десять злотых, — ответил Мойше. Рамковский повернулся к ящеру и заявил:

— Вот видите, Баним, как мы стали прекрасно жить, когда вы пришли к власти. Несколько месяцев назад капуста стоила во много раз дороже. Мы вам благодарны за помощь и сделаем все, что в наших силах, чтобы заслужить вашу благосклонность.

— Да, разумеется, — согласился с ним Баним.

Будь он человеком, Русси сказал бы, что в его голосе появилось презрение: разве можно испытывать что-нибудь иное к жалкому существу, в которое превратился Рамковский? Впрочем, ящеры, даже в большей степени, чем нацисты, считали себя расой господ. Может быть, Баним принимал подхалимство Рамковского как должное.

Рамковский показал на свои изображения, развешанные по стенам вокруг рыночной площади.

— Мы знаем свой долг, Баним, и трудимся изо всех сил, чтобы отплатить вам за заботу.

Баним повернул один глазной бугорок в сторону плакатов, а другой не сводил с Русси. Мойше приготовился швырнуть в его чешуйчатую морду капусту и броситься бежать. Однако ящер только сказал:

— Продолжайте идти тем же путем, и вы не пожалеете.

— Будет исполнено, недосягаемый господин, — ответил Рамковский на шипящем языке Расы.

Мойше изо всех сил старался не выдать себя, попытался изобразить на лице тупость и непонимание. Если он всего лишь обычный прохожий, откуда ему знать язык ящеров? Неожиданно Старейшина вспомнил о его присутствии.

— Отнеси продукты домой, своей семье, — сказал он, снова переходя на идиш. — Сейчас мы не голодаем, как раньше, но забыть лишения не просто.

— Вы совершенно правы, Старейшина. — Русси прикоснулся к полям шляпы. — Благодарю вас, Старейшина.

И поспешил прочь от экипажа, стараясь не бежать, чтобы не привлекать к себе ненужного внимания. Холодный пот струился у него по спине, собирался под мышками.

Вслед за страхом пришел гнев. Рамковский безнадежно глуп, если рассчитывает произвести на кого-то впечатление разговорами о том, как «мы» голодали. Нельзя сказать, чтобы он сильно похудел, когда немцы бесчинствовали в гетто, а пропитание себе он добывал потом и кровью своих соотечественников евреев.

Но сейчас это не имело существенного значения. Главное, Русси удалось пройти весьма серьезную проверку. Мойше не удивило, что ящер его не узнал. Даже если бы Русси не сбрил бороду, инопланетянин вряд ли сообразил бы, кто перед ним.

Но Хайм Рамковский… Рамковский стал марионеткой ящеров, точно так же, как в свое время сам Русси. Мойше не сомневался, что Старейшина видел один из снимков или пропагандистских фильмов, сделанных Золраагом и его подчиненными в то время, когда Мойше с ними сотрудничал. Но даже если и так, он не связал того Мойше Русси с евреем в жалкой, поношенной одежде, несущим домой капусту.

— Очень хорошо, — вслух сказал Мойше.

Подходя к своему дому, он помахал рукой Ревену, который гонял мяч с другими мальчишками, стараясь избегать столкновений с прохожими. Перед войной дети гибли под машинами каждый день — играть на дороге было чрезвычайно опасно.

Сегодня Старейшина гетто Лодзи разъезжал по городу в запряженном лошадью экипаже, словно врач из девятнадцатого века, навещающий своих больных. Мойше знал, что единственной машиной с мотором владела пожарная станция. Люди передвигались на велосипедах или телегах, а чаще всего — пешком. Так что игра в мяч стала практически безопасной.