Башня Королевской Дочери - Чез Бренчли Страница 76

— В моих глазах вы не потеряли ничего, ваша милость, — ответила Джулианна.

— Вы хотите сказать, что мне нечего было терять? — Его улыбка, голос и поведение говорили о том, что он поддразнивает её, но всё же прецептор был очень умён и нанёс меткий удар. — Идите сюда и сядьте. Вчера, заботясь о наших братьях, вы очень устали. Отдохните же хотя бы сегодня.

Его жест и слова явно включали в себя Элизанду, и та не преминула спросить:

— Не налить ли вам джерета, ваша милость?

— Здесь мы зовём его монашьим вином, дитя. — Упрёк в его голосе был хорошо замаскирован, и даже Джулианна едва заметила его. — Вероятно, потому, что оно не запрещено — почти — нашим Уставом. Не наливайте мне, благодарю вас, сам я его не пью. Садитесь, пожалуйста.

Девушки сели поближе друг к другу. «Словно дети, — мелькнула у Джулианны раздражённая мысль, — дети, которые пришли за отцовским приказом».

Она поняла, что так оно и было с самого начала, даже пока прецептор не сказал этого прямо. Он отдавал приказы. В его словах приказ слышался уже дважды. Надо просыпаться, не то она скоро начнёт танцевать, чтобы усладить его, если его голос зачарует её…

— Никаких слов не хватит, — начал прецептор, — чтобы отблагодарить вас за ваши вчерашние труды, так что я сразу становлюсь неблагодарным хозяином. Я сожалею, глубоко сожалею обо всех своих промахах. Но ваш отец послал вас сюда, мадемуазель Джулианна, для того, чтобы вы были в безопасности, а позавчерашнее нападение ставит эту безопасность под вопрос.

Прецептор не сказал, что только поведение самой Джулианны в ночь битвы подвергало её опасности; в этом снова скрывался приказ.

— С тех пор я обдумывал положение и боюсь, что у меня нет выбора. Шарайцы могут вернуться с подкреплением и атаковать крепость либо же подвергнуть её осаде. Ради вашего собственного благополучия я должен отослать вас. Я выделю отряд, который будет вас сопровождать. Дорога не очень опасна, но относиться легкомысленно к ней не стоит. Ваших людей вам не хватит. Кроме того, в Роке сейчас находятся торговцы, идущие в Элесси; вы можете отправиться вместе с ними. Чем больше вас будет, тем безопаснее окажется путь.

Джулианна медленно кивнула.

— Когда мы отправимся, ваша милость?

— Как только сможете. Вы успеете собраться к завтрашнему утру?

— Ваша милость, если вы желаете, я могу быть готова сегодня. — «Да я готова уехать хоть сию секунду, уехать и не оглядываться назад, чтобы не видеть ваше симпатичное лицо, которое мне разве что в кошмаре приснится…»

— Прекрасно! Быть может, вы выедете, когда спадёт полуденная жара? Успеете ли вы собраться? В этом случае вы успеете проехать какое-то расстояние ещё до наступления ночи и прибудете в Элесси на день раньше.

— Да, конечно. Я сожалею, что заставила вас волноваться. Ваше гостеприимство было невероятно великодушно.

— Ну что вы, не стоит. Гостеприимство — основа основ Устава; служа вам, мы служим Господу, а это и есть цель нашей жизни.

А прошлым вечером вы служили Господу своим костром? Джулианна хотела бы услышать простой ответ на этот вопрос, ответ, с которым можно было бы жить, хотя бы вздох, грустное пожатие плеч и простое «нет»; однако, даже не спрашивая, она знала, что прецептор искренне ответит «да».

Тем временем хозяин, отойдя к двери, отдавал приказания: предупредить рыцарей и отряд братьев, велеть торговцам приготовиться. Покончив с этим, он вернулся к гостям, и они какое-то время сидели, пили джерет и разговаривали о посторонних вещах — немного о Марассоне, немного об Элесси, хотя всякий раз, когда прецептор переходил на эту тему, Джулианна уклонялась от обсуждения. Она узнает об Элесси всё, что будет нужно, когда приедет туда. Если вообще приедет…

Прецептор не задавал никаких вопросов Элизанде, и одно это уже принесло девушкам облегчение. Джулианна и сама охотно спросила бы подругу кое о чём, но сейчас было не место и не время, да к тому же прецептору совсем незачем было слышать этот разговор.

Когда их кубки опустели, прецептор предложил налить девушкам ещё, но Джулианна отказалась. Все трое понимали, что это предложение — не более чем дань вежливости, цель же встречи давно исчерпана.

Джулианна встала, за ней последовали прецептор и Элизанда. Вежливо попрощавшись и выслушав обещания непременно прийти проводить девушек, Джулианна изящно поблагодарила его за гостеприимство. Накинув на лицо вуаль, она повернулась к двери — та открылась ещё прежде, чем девушка дошла до неё, и стоявший там монах глубоко поклонился, стараясь не смотреть на женщин, — и вышла. Элизанда следовала за ней.

Блез провёл их обратно в комнату, и в его присутствии девушкам оставалось только молчать. Только оставшись наедине с Джулианной, Элизанда заговорила:

— Что ж, так всем будет проще, наверное.

Да, будет проще сбежать, выполнить данное джинну обещание и ринуться, очертя голову, в неизвестность. Но от этого Элизанде не будет легче покидать крепость. Её огорчение и обида на судьбу явственно прослеживались в её голосе, показывая, что она говорит не вполне искренне.

Всю ночь Маррон пытался уснуть, пытался забыть о страшном секрете, пытался молиться, чтобы прогнать из головы ересь.

«Я из Сурайона».

Он из Сурайона, но он всё ещё ходит на свободе, потому что Маррон не выдал его и не сможет выдать.

«Я из Сурайона, а он мой земляк».

Одно это признание уже потрясло Маррона сильнее, чем что-либо. Он не мог даже поднять глаз, он просто стоял как пень, дожидаясь, пока слова улягутся у него в голове. Даже Йонсон не зашёл так далеко, даже он не стал подвергать опасности своё и без того израненное тело, побоялся довериться случайно встреченному человеку. А Радель поступил иначе, он выдал и себя, и Йонсона, отдав их в руки Маррона; а руки юноши были слишком слабы для такой ноши, и всем троим предстояло страдать из-за этого, тут Маррон был уверен.

Он попытался уснуть и не смог; попытался молиться и не сумел. Потом он попытался спрятать свои переживания от сьера Антона, впрочем, сильно сомневаясь в своих способностях по этой части.

— Маррон, не бормочи молитву про себя, это тебе не урок, который торопится поскорее отчитать непоседливый мальчик.

— Слушаюсь, сьер.

— Ты всю ночь ворочался. Почему ты не спал?

— Просто так, сьер, не знаю…

Рыцарь вздохнул.

— Маррон, я говорил тебе, что ты не должен лгать мне? Покажи руку.

Что ж, рука тоже отчасти была причиной его ночных тревог, но Маррон промолчал в ответ и тем самым солгал. Рука действительно болела всю ночь, но, честно говоря, куда больнее было душе. Юноша посмотрел на руку и протянул её сьеру Антону. Рыцарь отодвинул рукав, и по обеим сторонам от пропитанного кровью бинта обнажились припухлости, твёрдые и блестящие. Под кожей виднелись предательские тёмные полосы, доходившие до локтя с одной стороны и до кисти — с другой. Когда Маррон попытался согнуть пальцы, у него ничего не вышло. Сьер Антон тихонько присвистнул.