Вечность - Мэгги Стивотер Страница 77

Он все еще смотрел на меня, дожидаясь какой-то реакции. А я словно оцепенел. Я как будто был здесь совершенно ни при чем. И был где-то далеко. Если очень постараться, я мог бы найти внутри набор слов для стихов. Средство, способное перенести меня из этого мгновения куда-нибудь в другое место.

Бек увидел это. Он знал меня, как никто другой, как не знала пока даже Грейс.

— Сэм… не надо, — произнес он. — Не уходи в себя. Выслушай. Я должен тебе это сказать. У меня было одиннадцать лет, чтобы каждый раз заново пережить все в своих воспоминаниях, Сэм, одиннадцать лет, чтобы каждый раз видеть твое лицо, когда ты чувствовал приближающееся превращение. Одиннадцать лет, на протяжении которых ты постоянно спрашивал меня, точно ли тебе придется в этом году делать это снова. Одиннадцать лет…

Он умолк и прикрыл рот дрожащей рукой. Это был совсем не тот Бек, каким я его видел в последний раз. Не летний Бек. Это был Бек года угасания. В его теле не было жизни; вся она теплилась в его глазах.

Коул вдруг подал голос.

— Сэм, ты знаешь, когда он нашел меня, я пытался убить себя и практически в этом преуспел. — В его немигающих глазах читался вызов. — Если бы не он, я бы давно умер. Он не заставлял меня. И Виктора тоже не заставлял. Мы оба пошли на это добровольно. Все было не как с тобой.

Я знал, что это правда. Существовали и, возможно, всегда будут существовать два Коула: тот, который одной улыбкой заставлял толпу умолкнуть, и тот, который шептал песни о невозможности найти свои Альпы. И я понимал, что Бек, вытащив Коула со сцены, каким-то образом выпустил наружу второго, более спокойного Коула и дал тому шанс на жизнь.

Да и мне тоже. Да, Бек укусил меня, но уничтожили меня мои собственные родители, а не он. Я достался ему смятым комком бумаги, который он постепенно расправил. Так что он возродил к жизни не только Коула.

У него было столько лиц. Он был как песня, существующая во множестве вариаций, каждая из которых могла считаться оригиналом, каждая верна и каждая хороша. Это казалось невозможным. Как мне любить их всех?

— Ладно, — произнес Бек, и голос его немного окреп. — Ладно. Если у меня есть всего десять минут, вот что я хочу сказать. Ты не просто лучший из нас. Ты — больше. Ты — лучше нас всех. Если у меня есть всего десять минут, я говорю тебе: иди и живи. Я говорю… пожалуйста, возьми гитару и пой свои песни, чтобы как можно больше людей могли их услышать. Пожалуйста, сложи еще тысячу этих твоих дурацких журавликов. Пожалуйста, поцелуй эту девушку миллион раз.

Бек вдруг умолк и пригнул голову к коленям, обхватив ее стиснутыми в кулаки руками. Мышцы у него на спине подергивались. Не поднимая головы, он прошептал:

— И пожалуйста, забудь обо мне. Мне хотелось бы, чтобы я был лучше, но я был таким, каким был. Пожалуйста, забудь обо мне.

Костяшки его сжатых рук побелели. Столько способов сказать «прощай».

— Я не хочу забывать, — сказал я.

Бек поднял голову. На шее у него билась жилка.

Грейс выпустила меня, и я понял, она хочет сказать, чтобы я спустился туда, в подвал. Она была права. Я бросился вниз по лестнице, перескакивая через две ступеньки. Бек попытался подняться, но не сумел, и я упал перед ним на колени. Мы почти касались друг друга лбами. Бека била крупная дрожь.

Сколько раз Бек стоял на коленях передо мной, когда я, содрогаясь, лежал на полу.

Я вдруг почувствовал себя таким же потерянным, как Бек. Как будто развернул все мои бумажные журавлики-воспоминания и обнаружил, что на них напечатаны какие-то незнакомые знаки. Где-то по пути среди них каким-то образом затесалась надежда. Как я всегда считал, моя история звучала так: жил-был мальчик, и однажды ему пришлось поставить на карту все, чтобы сохранить то, что было ему дорого. А на самом деле она звучала так: жил-был мальчик, и его страх сожрал его заживо.

Я устал бояться. Это началось в ту ночь, когда я с гитарой залез в ванну, и закончится, когда я снова перестану быть Сэмом и стану волком. Я не буду бояться.

— Черт, — выдохнул Бек еле слышно.

Жара была уже практически не властна над ним. Мы снова касались друг друга лбами, отец и сын, Бек и Сэм, как было всегда. Он был настоящим дьяволом и настоящим ангелом.

— Скажи, что ты хочешь, чтобы мы исцелили тебя.

Кончики пальцев у Бека побелели, потом покраснели, прижатые к полу.

— Да, — произнес он тихо, и я понял, что эти слова предназначены только для меня. — Делайте все необходимое. — Он вскинул глаза на Коула. — Коул, ты…

А потом кожа на нем вспухла и лопнула, и я отскочил, чтобы отодвинуть обогреватель, прежде чем Бек повалился на пол и забился в судорогах.

Коул подошел к нему и снова вонзил иглу шприца в сгиб локтя.

В тот миг, когда Бек вскинул к потолку морду со знакомыми, ничуть не изменившимися глазами, я увидел на его месте себя.

Эпинесррин/ псевдоэфедрин смесь № 7

Метод: внутривенное введение

Резулътат: успешный

(Побочные эсффекты: отсутствуют)

(Примечание: влияние окружающей среды все равно

вызывает обратное превращение в волка)

После того как Бек превратился обратно в волка, я почувствовал себя замаранным, как будто был замешан в каком-то преступлении. Мне так остро напомнили о моей прошлой жизни, когда я прятался от зимы и когда имел семью, что меня охватило милосердное отупение. Видимо, я был не один такой: Коул объявил, что хочет «поехать покататься», и умчался на старой «БМВ» Ульрика. После его отъезда Грейс ходила за мной по пятам, пока я месил тесто для хлеба, как будто от этого зависела моя жизнь; потом я оставил ее приглядывать за духовкой, а сам отправился в душ. Чтобы оттереть воспоминания и напомнить себе: пока еще у меня есть мои руки, моя человеческая кожа и мое лицо.

Не знаю, сколько времени я стоял под душем, когда услышал, как дверь ванной открылась и закрылась.

— Здорово получилось, — произнесла Грейс. Заскрипела крышка унитаза: она попыталась пристроиться сверху и найти удобное положение. — Ты молодец, Сэм.

Я не видел ее, но чуял запах хлеба. Мне вдруг стало как-то неловко. Почему-то мыться под душем в ее присутствии казалось чем-то намного более интимным, чем заниматься сексом. Я ощущал себя в тысячу раз более обнаженным, несмотря даже на непрозрачную шторку.

Я взглянул на кусок мыла, который держал в руке, и принялся намыливаться.

— Спасибо.

Грейс по ту сторону шторки молчала. Я не видел ее, значит, и она меня тоже не видела.

— Ты там все вымыл, что полагается? — поинтересовалась она.