Книга колдовства - Джеймс Риз Страница 77

Я подняла факел и наверху, в углублении, увидела девочку. Она испуганно отпрянула и зашипела — зло, по-кошачьи. Да, она отпрянула очень быстро, но я все-таки успела заметить ее изменившийся глаз, и это был глаз самой сильной ведьмы из всех, кого я когда-либо встречала.

Я позвала ее. Один раз, другой, третий. Звала и звала, пока та не высунулась и снова не показала глаз — зрачок в форме жабьей лапки, окруженный ярко-голубой радужной оболочкой. Лицо ее покрывала запекшаяся грязь, щеки ввалились, красноречиво свидетельствуя о крайней степени истощения. Грязь превратила ее темные волосы в некое подобие войлока, но никакая грязь и никакие печальные приметы горестной судьбы не могли помрачить ее красоты — да, красоты, причем совершенно особого типа; той красоты, что мне показалась необычайно знакомой.

Теперь, когда мы нашли то, что искали, Асмодей принялся вздыхать у меня за спиной. Он вздыхал так тяжко, что пламя его факела колебалось и отбрасывало на черные стены пляшущие блики, окрашивая камни красным. Я напряженно думала, кем заняться в первую очередь — Асмодеем или девочкой-ведьмой. Она, по всей видимости, хватила лиха за десять лет своей жизни, которая вполне могла бы сегодня закончиться, не подоспей мы вовремя. И тут девочка снова исчезла. Когда мне удалось уговорить Асмодея залезть на третий ярус гробниц и взять девочку на руки, я смогла увидеть ее лицо еще раз — и тут…

Виновата была темнота или игра света и тени, усиленная завихрением дыма? Или дитя и вправду имело две головы, как в моем сне? Какая ужасная мысль! И какое ужасное зрелище. Но нет, конечно, я ошиблась. Но поняла я это, лишь когда увидела другого ребенка — мальчика с белокурыми волосами, выползшего из глубины гробовой ниши, которую он делил со своей сестрой. Он прижался к ней так тесно, что могло показаться, будто у них действительно одна шея на двоих! Но нет. Единственное, что у них было общего, это их красота, порожденная кровным родством. Они были близнецами, эти мальчик и девочка, и они — представь себе, милая Аш, — выглядели в точности так, как две твои половинки».

Был уже некогда отроком я, был и девой когда-то,

Был и кустом, был и птицей, и рыбой морской бессловесной.

Эмпедокл. Очищения

(Перевод Г. Якубаниса в переработке М. Гаспарова)

Прочитав слова «мальчик и девочка, как две твои половинки», я почувствовала, что теряю сознание и вот-вот упаду в обморок. Что имела в виду Себастьяна? Я просила Каликсто прочесть их снова и снова.

Возможно ли это? Нет, такого просто не может быть. Или все-таки может?

Я думала — вернее, предпочла бы думать, — что юная ведьма, попавшая в беду, просто напомнила Себастьяне обо мне, о том, как она спасла меня в К***. То же самое и с мальчиком, ее братом-близнецом.

И все-таки, когда Каликсто впервые прочитал эти слова на крыше дома Бру, я похолодела, словно кто-то набросил мне на плечи ледяной плащ, и чуть не лишилась чувств. Мне даже захотелось потерять сознание. Во второй раз я прочла эту невероятную весть сама, когда мы уже плыли по морю — как уже сказано, в небольшой лодке, которую волны подбрасывали, словно щепку… Хотя, как впоследствии выяснилось, тем утром море было почти спокойным для этих мест. Нельзя сказать, что от качки у меня кружилась голова, но я никак не могла уяснить смысл слов Себастьяны и подтвердить свои предположения. А потому я пропустила эти слова мимо сознания, а все подозрения выбросила в море, как ненужные камешки.

Незнание порой благословенно. Но если кто-то так настойчиво не желает чего-то знать, как это делала я, пока читала книгу и плыла по морю, тут явно что-то не так. Я нуждалась в том, чтобы кто-то другой рассказал и показал мне, в чем здесь дело.

Мне очень хотелось остаться на assoltaire, пока я не переверну последнюю страницу книги Себастьяны, а потом не перечту все по второму разу. Но я понимала, что это невозможно. Как поступить с Бру? Вдруг его найдут еще до того, как мы покинем дом, и он обрушит на нас все подвластные ему силы? И что станется с его светоносными птицами, тускнеющими прямо на глазах? Они летали все медленнее. Неужто я увижу, как птицы и прочие твари погаснут и умрут? Нет уж. Лучше уехать.

К тому же из прочитанного в книге Себастьяны я уже догадалась, где она меня поджидает. Вернее, где могла бы поджидать — если после того, как она написала «беги!» и спрятала книгу в библиотеке Бру, все пошло по ее плану.

Мы с Каликсто условились, что я буду ждать его в моей студии на Калье-Лампарилья, пока он не раздобудет для нас лодку. Он сам это предложил, и я почувствовала себя невыразимо счастливой, когда он употребил именно это местоимение. От счастья к горлу у меня подступили слезы, но я сдержалась.

— Да, — сказал Кэл, — нам понадобится лодка. Доплывем дня за два, не больше, — добавил он, — да и то, если придется идти против ветра.

А если ветер и море (не говоря о судьбе) будут благоприятствовать нам, мы встретимся с Себастьяной уже через полдня после отплытия из Гаваны. Кроме того, если плыть на собственной лодке, не надо тревожиться по поводу паспортов или расспросов портовых властей.

Каликсто знал, с кем потолковать на сей счет. Получив мое одобрение, он пулей выскочил на улицу и понесся по Калье-Лампарилья. Однако уже через мгновение вернулся.

— Деньги! — вскрикнул он, глядя на меня с мостовой и похлопывая себя по пустым карманам. — Мне понадобятся деньги!

Кое-что Каликсто должен был получить при окончательном расчете с владельцами «Алкиона», однако он сомневался, что этого хватит. А потому (вспомнив слова о доверии) я бросила ему из окна второго этажа, где находилась моя комната, тот кошелек свиной кожи, который взяла с собою на Кубу. Там хранились все мои деньги. Каликсто поймал его и убежал. Было бы преувеличением утверждать, что я не чувствовала никакой тревоги, когда он бежал по улице, заворачивал за угол и исчезал за ним; тем не менее у меня почти не было сомнений, что вскоре я увижу его снова. Конечно, кое-какие беспокойные мысли приходили мне в голову, но они казались недостойными. Нет, я не могла оскорбить его недоверием, поэтому не утаила ни одной монеты и отдала все, что имела. Что мне теперь оставалось, как не довериться своему другу и ждать его ночь напролет, дочитывая рассказ Себастьяны?

Найденных ведьменышей моя soror mystica называла «детишками». Это слово мне, по правде сказать, не нравилось. А потому я обрадовалась, когда прочитала их имена: Леопольдина и Люк.

Сначала они не хотели спускаться из гробовой ниши. Они жили там уже некоторое время, судя по тому, что Себастьяне удалось разглядеть. В ближнем углу теплилась черная свечка, прилепленная к тому, что больше всего напоминало тазовую кость. Рядом виднелись груды небольших косточек — остатки съеденных детьми мелких обитателей подземелья, а также скорлупки и несъедобные огрызки плодов и орехов. Их скудное количество свидетельствовало о крайней степени истощения тех, кто принужден был ими питаться. Из съестного в тот момент там имелся лишь один полусгнивший апельсин, покрытый плесенью и напоминавший луну во время частичного затмения. Еще там оказались два узелка с одеждой, Библия и, что возмутительнее всего (как сказал А., по словам С.), крыса. Мальчуган, то есть Люк, прижимал ее к груди так крепко, словно она была его собственным сердцем. Он кормил ее, отщипывая крошки от хлебной корочки, которую мог бы съесть сам.