Право быть - Вероника Иванова Страница 77

...Шшшшш...

Это ты рассказываешь мне о свободе? Ошмёток дракона, самого подневольного существа на свете, неспособного управлять даже собственными чувствами и вечно вынужденного бессильно взирать на плоды своих мимолётных слабостей и капризов? Да что ты можешь знать о свободе?!

...шшшшш... слушай...

У тебя ведь тоже был хозяин. Когда-то очень давно, но ты всё равно помнишь его. Не можешь забыть, как бы ни старалась. Сначала эти воспоминания грели твоё сплетённое из Прядей сердце, но время шло, а хозяин всё не возвращался, и та неопытная искра, что возжелала подчинить тебя своей воле, только разозлила и озлобила, верно? Ты ухватилась за единственный дар, оставленный твоим бывшим повелителем, — за свободу, хотя её прикосновения обжигали холодом. Ухватилась только потому, что не желала возвращаться к началу пути...

А знаешь, в том виноват твой старый хозяин. Да, только он. Ему не удалось уйти из жизни мирно, попрощавшись с тобой, как со старым другом, объяснив, что ничто в мире не вечно, но в повторении неповторимого кроется самое главное чудо существования. Ты осиротела до срока, лишилась тепла и заботы задолго до того, как смогла... повзрослеть.

Вечное детство. Разве может быть что-то скучнее и обиднее? Особенно если видишь, как все вокруг становятся взрослыми и начинают заниматься разными интересными делами, а на твою долю остаются всё те же опостылевшие одинокие игры. Неудивительно, что ты начала искать друзей. Где жила семья Ра-Гро до того, как переселилась в Антрею?

На берегах Шепчущего озера.

Под твоими лучами, Ка-Йен.

Наверное, в те времена ты была счастлива, найдя собеседников и соучастников в твоей унылой игре. Но они так быстро сменяли друг друга, так быстро уходили из мира, что ты начала путаться и злиться.

Ты обижалась на то, что им веселее друг с другом, чем с тобой, но когда однажды они вдруг совсем ушли, поняла, что оставаться одной ещё хуже. И первому вернувшемуся подарила самое дорогое, что у тебя было. Силу повелевать свободой. Чужой.

Я видел, что делает с человеком желание освободиться. Я чувствовал его страх в тот момент, когда умирающее сознание наконец-то вспомнило, каково быть истинно свободным. А вот мне вспоминать не надо, потому что это знание всегда рядом со мной, как и Пустота. Так что не трать силы напрасно, Ка-Йен. Я не хочу освобождаться.

...Шшшшш...

Волны уходили обратно. Может быть, обиженными, может быть, разочарованными, может быть, удивлёнными, но уж точно не разозлёнными, потому что шептали совсем тихо. Так тихо, что шорох песчинок под неспешными шагами мог бы показаться громом.

— Ты почувствовал страх свободы...

На ней, должно быть, всё та же вуаль, не позволяющая рассмотреть черты лица. Прекрасного? Наверняка, ведь под лучами чёрной луны не могло возникнуть ничего несовершенного.

— Ты познал боль безграничных просторов...

Шаги всё ближе и ближе. Вот они останавливаются. Прямо надо мной? Ну да. Только на глаза не падает тень, потому что свет здесь существует сам по себе.

— Твоё сознание молит о спасении...

Звучит заученно, как детская молитва. Заклинание свободы ни разу не давало осечки? Только этим можно объяснить скучную уверенность, звучащую в женском голосе.

— Я могу спасти тебя. И спасу.

Разжимаю веки. Смотрю снизу вверх на закутанную в белую накидку фигуру. Смотрю долго, словно вижу в первый раз, а потом улыбаюсь и говорю, совершенно искренне:

— Да иди ты со своим спасением. Далеко-далеко.

Ясность сознания — одна из немногих вещей, истинное значение которой понимаешь только при её внезапном исчезновении. А вернее, когда начинаешь задумываться над тем, что натворил, пока в голове вместо разума пребывало его кривенькое отражение.

Учитывая окружающие обстоятельства, самое время было злиться на себя и биться головой об стену, но сознание категорически отвергало любые насильственные методы выхода из тупика. Правда, вместо того чтобы разродиться мудрыми советами, оно глупо похихикивало, корча смешные рожицы, и мои губы невольно дрожали в такт его смеху, тоже норовя улыбнуться. Хотя бы потому, что воплощённое Зло оказалось намного безобиднее, чем картины, нарисованные моим воображением. А может быть, просто песчинки времени полностью перетекли из одной стеклянной колбы в другую, часы перевернулись и... Нет, мир не встал с ног на голову, благодарение Пресветлой Владычице! Но я успел урвать щепотку новых знаний.

Бессознательный ужас, который внушала та, что умеет говорить с водой, исчез, растворившись в потоке лунного серебра. Теперь понятно, откуда появились все таинственные таланты рода Ра-Гро... Родились на берегах Шепчущего озера, в уголке мира, который не существует. Видимо, чувства, переполнявшие новорождённого Ксаррона, оказались столь сильны, что Нить, не пожелавшая стать частью его владений, всё же затлела, подожжённая искрой драконьего сознания, и притянулась к уже сотканному Гобелену.

Чёрное и белое.

А могли ли другие цвета быть известны ребёнку, только-только открывшему глаза и увидевшему лишь крохотную частичку мира?

Чёрное и белое.

Или ты друг, или враг, третьего не дано, верно? Тому, кто прожил на свете всего несколько вдохов, невдомёк, что помимо делящих с тобой путь жизни или пытающихся пресечь его будет ещё много идущих рядом, но своими путями. Ты сможешь иногда видеть их спины, а иногда — улыбки, солнечными зайчиками скачущие в дорожной пыли, сможешь даже услышать эхо их голосов, только дышать одним и тем же воздухом вам не придётся. Потому что мир, хоть и единственный на всех, всё же настолько огромен, чтобы каждому живому существу предоставить собственные владения. И можно быть одиноким в толпе, натыкаясь на плечи и локти таких же, как ты, живущих только самими собой...

Нить, не включённая в Гобелен по всем правилам, разумеется, не подчиняется им, стало быть, в её пределах возможны любые чудеса. Правда, обычно под чудом понимается нечто хорошее, полезное и приятное, а капризы Ка-Йен приводят к печальным итогам. Свобода, стало быть? Ну да, она самая. Озеро, песок — вот и вся свобода. Уверен, Нить создала бы и что-то другое, если бы могла знать чуть больше. Если бы не отгораживалась от остального мира, а доверчиво приникла к нему.

Люди приходили на берега Шепчущего озера, ища то наживы, то власти, то иной выгоды, но ты не понимала их нужд, маленькая. Не понимала, потому что для тебя самой не было ничего важнее единственного задержавшегося в памяти ощущения. Ничего важнее свободы. Ты слушала их невысказанные просьбы, растерянно хмурилась, качала лунной головой, беспомощно разводила песчаными ладонями, пока в один прекрасный момент всё-таки не попробовала помочь. По-своему, разумеется. Ты решила освободить человеческие сознания от шелухи непонятных тебе желаний и, надо признать, преуспела.

Взять метлу погуще да размести по углам весь этот бормочущий сор, обнажить суть, подтянуть её к свету, дать отдышаться, опомниться, прочистить горло и заявить о себе во всеуслышание. Но откуда тебе было знать, маленькая, что подобная свобода для всего живого сродни смерти, потому что отрывает существо от мира?