Город вторых душ - Рута Шейл Страница 8

Я вижу вас. Но не его глазами, а сверху, словно я уже умер, обутый в «конверсы», и воспарил: всю эту вашу ночную возню на простынях вижу, первый раз думал – вскроюсь. Ничего, не вскрылся. Проснулся, позавтракал, вышел на улицу, фотографировал людей. Так за них цеплялся… Обычные люди. Нормальные. Живут, ходят. Мечтают о чем-то обычном. Нормальном. Вернулся потом, сварил гречки. Сидел, жевал ее и твердил про себя – гречка, гречка, гречка… Пиво, пиво, пиво. Дым, дым, дым. Фокус в том, чтобы забить себе голову и перестать думать. Не возвращаться в прошлое. Сидишь ты здесь, видишь красный карандаш – и он есть. А того, что было, – нет. Но к этому нужно еще приноровиться, поэтому приходится напоминать себе: карандаш, карандаш, карандаш. Держаться за то, что можно потрогать руками. Непридуманное. Твердое.

– Дождь, – пробормотал Север, ни к кому не обращаясь. – Дождь будет. Дождь.

Вчерашние футболка и джинсы свисали со спинки стула. Север осторожно оделся, сунул в правый карман свой телефон, а в левый – на всякий случай – телефон Вики и вышел в прихожую. Натягивая кроссовки, он посматривал в кухню. Вика голым вопросительным знаком застыла возле окна с кружкой в руках. Она наверняка приготовила бы ему завтрак, но просить не хотелось, а если бы он начал жарить яичницу сам, это выглядело бы так, будто он обижен. Сейчас ему лучше было убраться и позволить ей отдохнуть после ночной смены. Кофе и бутерброды можно перехватить по дороге.

– Пойду дрейфовать, – как можно более дружелюбно сообщил он Викиной спине.

– Ага, – сказала Вика.

– Пока.

– Ну пока.

Собаку, что ли, завести? Гулять с собакой – не то же самое, что слоняться по улицам, фотографируя дома и прохожих. В прогулке с собакой есть хоть какая-то, пусть и самому себе придуманная обязанность. Жить от одной прогулки с собакой до другой – в этом просматривалась цель. А еще собаки любят людей. Да, они же любят людей! Собаки преданны людям и всегда в хорошем настроении.

Случайная идея вдруг перестала казаться Северу абсурдной. Спускаясь по лестнице, он пытался представить собаку – их с Викой собаку. Ничего не понимая в породах, Север воображал ее длинноухой, золотистой и в меру лохматой, чтобы жене не приходилось убирать отовсюду шерсть. Есть ли у Вики аллергия? Что, если у нее аллергия?..

Но как хорошо, должно быть, когда в доме есть кто-то живой и веселый.

А потом, возможно…

И внезапно он почувствовал в своей ладони маленькую ладонь, увидел беззубую улыбку одними деснами и круглые глаза, в которых нет ничего, кроме радости и любопытства, и даже запах ощутил – трогательный сладкий запах…

Свой маленький человек. Тот, кому можно подарить целый мир, показать и рассказать, как сложно, запутанно, но интересно тут все устроено. Научить словам и звукам. Видеть, как он становится самим собой. Подарить миру – его…

А вдруг он родится больным? Вдруг двоедушникам вообще не дано становиться родителями?

Чушь. Главное, избавиться от Северьяна. Потому что если собака – это просто дорого, то ребенка еще нужно сделать.

Каждую ночь Север ложился спать в надежде, что для Северьяна она окажется последней. Скольких Есми он должен отправить на изнанку города, чтобы наконец уйти туда самому? Примерно триста шестьдесят пять душ в год, прикидывал Север, в течение девятнадцати лет – это почти семь тысяч, население небольшого города. На самом деле, конечно, меньше: Северьян находил недоумерших вовсе не каждую ночь. Но даже если их было шесть тысяч. Пять. Неужели этого мало, чтобы вторая душа освободилась от своей повинности?

Северьян точного числа тоже не знал, но любил пошутить про миллион. Выходит, прежде чем стать свободным, Северу придется прожить двоедушником три тысячи лет. Всякий раз при мысли об этом он почти решался выпить уксус.

Впрочем, в отличие от него, Северьян приносил в дом деньги. Не пойми кто, мертвецкая сущность – и то зарабатывал…

Выдрав себя из тоски, Север обнаружил, что сидит на пустой детской площадке. К подъезду трусила соседская собачка. Следом появилась Нонна Карленовна. Север помахал ей, и она тут же сменила курс. Он был этому рад: кто-кто, а Нонна Карленовна никогда не поддавалась унынию. Схоронила пьяницу-мужа, дочь, маленького внука: дикая, нелепая история – мальчик погиб, катаясь с горки в детском саду, удавился шарфом. Север хорошо его помнил. Тёмка, серьезный и взъерошенный, как воробей, не выпускал из рук детской лопатки и вечно потихоньку что-то копал. Мать его, Лина, не сдюжив похорон, той же ночью выпила бутылку водки вперемешку со снотворным, уснула и не проснулась. Ее он помнил тоже – худенькая, утонченная, несмотря на простоту. Разбавленная немецкая кровь. С такой же неизменной улыбкой…

– Здравствуй, Севочка!

– Доброе утро, Нонна Карленовна. – Он встал – сидеть казалось невежливым – и потрепал за ухом кроху-пса. – Как здоровье?

– Ноги по утрам немеют. Только бы совсем не отнялись. Вышли вот с Лютиком. Дождь, наверное, будет.

– Обязательно, – сказал Север. – В такую жару не повредит.

– Вот надо же, – сказала Нонна Карленовна. – Все-то тебе хорошо. Все-то правильно. Два брата – а такие разные.

Они улыбнулись друг другу.

– Дорого стоит такая собачка?

Лютик замер у Севиных ног, высунув крошечный розовый язык, и глядел выпуклыми глазенками.

– Дорого. Мне же зять купил, сама бы я взяла в приюте какого-нибудь бездомного бедолагу, но он настоял – померанский шпиц, родословная…

– Ну сколько?

– Сказал, пятьдесят тыщ.

Вика пошлет его к черту. И родители Вики, которые переводили ей на карту по двадцатке в месяц. А первым его пошлет Северьян.

Приют – это отличная идея. Столько животных нуждается в доме, но не находит его, потому что кому-то важна родословная. А детям нужна семья…

– Бальзамин твой посадила, – как оказалось, продолжала Нонна Карленовна, – и львиный зев.

– Антирринум не забудьте проредить, – машинально отозвался Север, глядя на окна своей квартиры на втором этаже, прямо над острым козырьком подъезда.

Его балконные клумбы и правда притягивали взгляд. Пожалуй, они были единственным, что его здесь притягивало – нежно-плетистая эшшольция, усыпанная крошечными белыми звездочками цветов. Разноцветный портулак. Годеция Майден Блаш, тагетес тонколистный. Два островка рукотворного рая. Цветоводство Север полюбил внезапно – точно так же, как понял, что хочет завести собаку. Увидел на рынке, куда часто приходил за колоритными кадрами, прилавок с яркими пакетиками. Рука потянулась сама, будто к игрушке – в детстве. Семена стоили копейки. Что делать со всем этим богатством дальше, Север не представлял, но добросовестно очистил заросший участок земли возле дома от одуванчиков и разбил цветник. Огородил его обломками кирпича и каждый день с удивлением поглядывал на свой рукотворный черный квадрат то с мыслью о том, что прямо сейчас где-то там зарождается жизнь, то с боязнью, что жизнь умерла только потому, что ей не повезло попасть в его неопытные руки – и чувством вины за это.