Внутренняя линия - Владимир Свержин Страница 8

— Завлекательные письмена, — покачал головой Пожарский.

— Не мне о том судить. Да только родич мой как есть заверил, что Михаил на такое дело ни за что не согласится.

— Потому и сталось как по — писаному. Ладно. — Пожарский положил руку на плечо соратника. — Как минет три месяца, жду тебя на своем дворе. Лети, сокол, да не настигнут тебя вражьи стрелы.

Начало мая 1924

Городок, вернее большое село, Елчаниново располагалось в десяти верстах от железной дороги. Быть может, черкни карандаш неведомого инженера — путейца чуть левее, и стало бы оно волостным центром. Но не судьба — так и приходилось возить на станцию подводами мясо и колбасы из городских коптилен, кожаную обувь и свечи местных фабрик, да зерно с паровых мельниц.

Дорога к «железке» с утра по будням всегда была забита телегами, и автомобиль начальника милиции то и дело сигналил, пугая лошадей. Наконец дребезжащий латаный авто выехал на центральную улицу Елчанинова, с недавних пор сменившую название Александровская на более уместное — Третьего Интернационала.

— Вот что я тебе скажу, Судаков, — разглядывая кресты на колокольне Борисоглебского собора, небрежно бросил начальнику милиции представитель волостного ГПУ по фамилии Гуц, — прислали вы в центр бумагу — мол, собрание горожан единодушно просит сменить старорежимное название вашего села на гордое имя «Парижская коммуна». Что сказать, я поддерживаю такое начинание. В самом деле, кто таков есть этот Елчанинов? Небось помещик местный?

— Воевода, — не прекращая крутить баранку, пояснил начальник милиции. — Я когда в реальном училище обучался, нам поп рассказывал, что еще при царе Михаиле Романове воеводу с отрядом против татар послали, вот он на высоком берегу нашей Стуженки поставил острожек. А из него после и городок вырос. Сам Елчанинов здесь в бою погиб.

— Да как бы то ни было… Воевода — тот же помещик! Вы же должны отрясти прах его со своих ног, если желаете идти в новый мир.

— Ясное дело, желаем. Кто же не желает?

— Это ты, Судаков, глупость сейчас брякнул. Расслабился, бдительность утратил. Много кто не желает! А вот ты хоть и не совсем еще коммунист, но по натуре своей большевик, ответь мне, куда ваша партийная организация смотрит? Отчего над всей округой это паучье семя, — проверяющий ткнул пальцем в кресты, — своими пыточными орудиями сияет?

— Ну так… Повелось…

— Я ж говорю — бдительность потеряли. Рано вы на такое высокое звание замахнулись! Какая уж тут Парижская коммуна? Разве может быть этакое позорище при Парижской коммуне?

— Исправимся, — вздохнул Судаков и тут же притормозил у тротуара единственной в городе мощеной улицы, чтобы поздороваться с молодой женщиной. — Доброго дня, Таисия Матвеевна! Как здоровьице?

— Благодарю вас, Петр Федорович. — Женщина улыбнулась как — то особенно мягко, так что видавший виды гэпэушник нахмурился и мотнул головой — что за наваждение?

— Как Варька моя?

— Варвара — очень способная девушка и очень старательная. Сегодня у нее — «отлично».

— За «отлично» благодарствуйте! — Начальник милиции приподнял шоферскую кожаную кепку и улыбнулся, поглаживая кавалерийские усы.

— Кто такая? — быстро спросил проверяющий, когда громыхавший по брусчатке старенький «форд» отъехал дальше.

— Учительница здешняя. Словесность преподает, рисование, музыку, географию, опять же…

— Из бывших? — конкретизировал вопрос зоркий чекист.

— Да как сказать…

— Как есть, так и говори.

— Ну, ежели толком, мало что известно. В восемнадцатом году ее с дочерью у вас на станции приняли — «испанка». Еле выжили. А как оклемались, в госпиталь сестрой милосердной устроилась. В войну в поезде санитарном служила.

— Да что с того, что служила! Вон императрица с дочерьми, сказывают, тоже в сестрах милосердных ходили.

— Эта небось не великая княжна.

— А ты почем знаешь, кто она да откуда?

— В документах значится — солдатка.

— И где ж тот солдат?

— В германскую без вести пропал.

— Такие без вести пропавшие сейчас по заграницам тыщами скрываются!

— А сколько их в землю легло? — с укором поглядел милиционер. — Без могилы и доброго слова. Того поболе будет.

— Вот странный ты человек, я погляжу. Тебя советская власть поставила за порядком надзирать, а ты здесь демагогию разводишь! По повадке видать, что дамочка из бывших, а представитель боевого отряда советской власти ей чуть ли не в пояс кланяется!

— Таисия Матвеевна всю гражданскую войну при госпитале состояла. Многих красноармейцев и командиров выходила. Рядом с ней, говорят, и раны затягивались быстрее обычного — будто ангел перстами касался!

— Ты мне эту поповскую бесовщину брось!

— Правда, когда Первая конная на Врангеля через Елчаниново шла, — начальник милиции задумался, вспоминая, — краском [10]— по всему видать, из военспецов — как Таисию Матвеевну увидел, обрадовался и сказал, что мужа ее знает. Но так ли, нет ли — поди проверь. На следующий день войска на Крым ушли.

— Ох, Судаков, Судаков… Толку от тебя, как от козла молока.

— Да ну вот… — начальник милиции поднял было руку, чтоб перекреститься, — честное большевистское слово даю! Таисия Матвеевна — человек самый что ни на есть безобидный! А уж как ее ученики любят, о том вся округа толкует. Дома только и слышно: учительница то, учительница это…

— «То», «это»… — передразнил гэпэушник, — а ты как думал — врангелевский шпион будет ходить тебе — грудь в крестах да с золотыми погонами? Они завсегда маскируются так, что на глазок и не распознаешь. Тут особая бдительность нужна! Дай — ка мне ее адресок…

— Да что вы такое говорите! Едемте лучше ко мне — жена уже заждалась, на стол, поди, накрыла.

— Ты, друг ситцевый, с детства, что ли, дурак, или на войне по башке шарахнуло? Пока за бандами по уезду гонялся — вроде бы истинный большевик был, а сейчас, я гляжу, обмещанился? Цветочки — герань завел? Канареек? А слышал, что товарищ Троцкий объявил борьбу с примазавшимися к партии мещанскими приспособленцами? Гляди, как бы тебе под чистку не попасть! Давай адрес!

— Стрелецкая, два. Во флигеле, — хмуро ответил милиционер. — Вон там вон поворот.

— Стрелецкая… Назвали бы уж Краснострелковая, — сплюнул проверяющий.

Домой начальник милиции вернулся один, буркнул на вопрос жены о госте что — то невразумительное и, уйдя в свою отгороженную шкафом каморку, стал чистить наган с серебряной табличкой «Красному Судакову за лихость в бою против деникинцев. От предреввоенсовета Л. Троцкого».

Ему, уроженцу здешних мест, знавшему в округе все и вся, как никому другому была подозрительна столь любимая его дочерью учительница. Он помнил фамилию военспеца, разговорившегося после обильного застолья в кругу лихих буденновцев. Собственно говоря, этот вчерашний золотопогонник и являлся организатором Первой конной, тенью легендарного командарма. Бывший царский полковник Щелоков в германскую служил в Ставке императора. Если уж он и впрямь знавал мужа Таисии Матвеевны, то, по всему видать, тот был не из прапорщиков военного времени, настоящая белая кость, голубая кровь. Но что касательно самой учительницы, многое в жизни повидавший Судаков мог поклясться, что добрее и светлее человека встречать ему не приходилось.