Дом слёз - Вячеслав Еропов Страница 8

– Мы покидаем человеческий мир. Твой организм, возможно, не выдержит нагрузки и погибнет.

– Хорошо.

– Но по прибытии в дом слез ты быстро восстановишься, – добавил Виктор. – Мертвый в данный момент ты нам не нужен. Винсент проследит, чтобы твое восстановление прошло без последствий.

Винсент поднял меня в воздух невидимой силой, взял на руки. Затем произошел воздушный хлопок, и окружающее пространство свернулось. В руках и ногах резко закололо, в глазах потемнело, тело вздулось пузырем, готовым разорваться. В тот момент я действительно хотел умереть, потому как понимал – смерть неизбежна. Но в этом своеобразном вакууме умирание бы слишком затянулась, и я быстрее бы сошел с ума от разрыва нейронных связей, чем от остановки сердца. В какой-то момент боль стала настолько невыносимой, что я просил Винсента убить себя. И скорее всего, он меня убил, потому что я наконец отключился.

Если вам кажется, что вас где-то обманули по ходу повествования, значит вы потихоньку начали втягиваться в игру Виктора Бормана. Винсент говорит, что все люди со временем сходят с ума. Сумасшествие очень заразно, поэтому не стоит расстраиваться, если у тебя, например, внезапно появился воображаемый друг. Монстры не превращаются обратно в людей. То, что сгорело – просто сгорело. И нечего тут романтизировать.

– На самом деле смерти не существует, – говорит Винсент.

– С чего вы взяли?

– Я очень наблюдательный, – ответил Винсент. – Кажется, Виктор говорил, что ты умрешь.

– Говорил.

– И ты не выжил.

– Почему я тогда разговариваю?

– Потому что смерти не существует.

Если вам кажется, что вас где-то обманули по ходу повествования, значит вы уже в игре. Думаю, мне стоит внести ясность по поводу своего цвета волос. Да, у меня действительно темно-рыжие волосы, оттенком напоминающие серную спичечную головку. И мне за это несколько раз прилетало, а однажды – стало очень жарко. Сумасшествие, как праздник, рано или поздно всегда зажигается.

– Мы уже на месте? Я ничего не вижу.

– Твое зрение еще не восстановилось, – ответил Винсент. – Не волнуйся, ты не умер. Но и живым тебя не назовешь. Через шесть часов ты проснешься в своей новой комнате, и я тебе все объясню. Сто двадцать седьмой этаж теперь полностью в твоем распоряжении.

– Какой этаж в моем распоряжении? – удивленно переспросил я. – Дом слез – это что-то вроде гостиницы?

Винсент промолчал. Трудно поверить в происходящее, если ты ничего не видишь. Возможно, мое воображение настолько разыгралось, что я даже придумал запах старого дерева, витающий вокруг меня. Но если все происходит на самом деле, я теперь знаю, что в этом загадочном доме слез обитают как минимум сто двадцать семь человек. Если, конечно, часть этажей не пустуют. Интересно, здесь все из Неверона? И на каком этапе превращения? У меня нет желания становиться чертовым манекеном. Если в этом месте не предусмотрен лифт, значит домой я вернусь с окрепшими и подкаченными ногами. Но в том, что я вернусь, можно не сомневаться.

Спустя час, проведенный в полной темноте, я наконец-то уснул. Мне снилась мама. Как всегда, она кричала что-то неразборчивое (на этот раз со странным акцентом), пытаясь вывести меня из себя. И так до тех пор, пока наш диалог не превратился в коктейль из причудливых слов, которые дети любят выводить на заборах. Мама грозилась тем, что отправит меня в детский дом, а я стоял напротив нее и напрягал все пятьдесят семь мышц на своем лице, пытаясь улыбнуться. Если вы заметили у человека неестественную улыбку, знайте – фитиль внутри него уже зажегся. Вот-вот рванет.

В детский дом меня грозились отправить по одной простой причине: я украл пять долларов из отцовского бумажника, чтобы купить себе чипсы, бутылку колы, шоколадный батончик и пачку Mallboro. Как я уже отмечал, у нас в семье были проблемы с деньгами. Мне запрещали есть фастфуд, потому что это дорого и вредно для организма. К слову сказать, курить мне никто не запрещал. Когда тайное в конце концов стало явным, отец заявился в мою комнату с кожаным длинным ремнем.

– Хорошие сигареты, – сказал он. – Ты, как я понимаю, тонкий ценитель табачного дыма? Что-то вроде современного Уолтера Рейли?

– Нет, пап. Я скорее похож на Илона Маска, который первый раз попробовал бахнуть дыма. Да, ему не особо зашло, но проблемы у него все равно появились.

– Ну ничего себе, как ты завуалировал собственную тупость. Может, тебе податься в журналистику? Или, чего доброго, станешь писателем?

– Нет, пап. Я же не сумасшедший.

Отец смеялся. Незажженная сигарета «Mallboro» лениво свисала с уголка его рта. Мы недолго покурили, после чего он меня выпорол.

– Пап, простишь меня?

– За что?

– Ну-у… Я ведь взял деньги из твоего бумажника.

Отец испытующе взглянул на меня.

– Ну а я тебя выпорол, – просто сказал он. – Так что проси прощения за тупость у своего седалища. Ведь в следующий раз, когда ты решишь забрать что-то чужое, никому не будет интересно твое «прости». Привыкай отвечать за все хорошее пятой точкой. Запомни, всем плевать, что ты будешь говорить.

– Ладно. А маме? Ей я должен что-нибудь сказать?

– Нет, – ответил отец. – Я уже с ней все обсудил.

– И в детский дом не отправите?

– Посмотрим на твое поведение.

Наверное, слова отца содержали тайный смысл, потому что прошлой ночью Виктору Борману было плевать на то, что я говорил. Если рассмотреть всю хронологию моей приключенческой жизни, то никому никогда дела не было до моих слов. Меня просто кидало в самую гущу событий с неярким намеком на то, что я где-то допустил ошибку. Вот теперь моя пятая точка греет пол в доме слез, и никто толком не объясняет, какое преступление я совершил. Может, дом слез – это что-то типа детского дома, только для сумасшедших? Похоже, очень скоро я это узнаю. Винсент начал будить меня.

– Просыпайся, Колин. Мне нужно показать тебе все достопримечательности сто двадцать седьмого этажа.

Я открыл глаза. Предлагаю «На периферии моего зрения» плавал смутный силуэт Винсента. Он был похож на белое говорящее пятно, петляющее из стороны в сторону, как солнечный зайчик. Тяжело передвигая деревянными ногами, я двинулся вперед, не разбирая дороги. Пол был холодным и немного скользким.

– Странный сон, – тихо сказал я. – Такой осознанный, как будто я и не спал.

– Монстры здесь не спят, – ответил Винсент. – Форма нашего существования не позволяет находиться в человеческом мире продолжительное время. Сорок лет, проведенных рядом с людьми, для монстров приравнивается к четырем дням непрерывного сна. Ощущение идентичны. После чего они «просыпаются», возвращаясь в исходную точку.

– Интересно. Если монстры здесь не спят… выходит, я все еще человек? А меня так убеждал в обратном ваш Виктор Борман, что я прошлой ночью чуть с ума не сошел.