Храм на костях - Юлия Остапенко Страница 8

Франческа скривилась. За что заработала ещё одну оплеуху.

— Бегом! — взвизгнула Санчия, едва не силой выпихивая служанку из паланкина.

У неё был скверный характер, ах, до чего же скверный, и портился год от года. Порой Франческе казалось, что эта легкомысленная женщина и вправду любила Хуана Борджиа, потому что до его гибели она была пусть глупой, пусть развратной, но доброй. Смерть Хуана превратила её в дерганую истеричку, и даже Лукреция Борджиа, всегда относившаяся к невестке снисходительно, старалась навещать особняк своего брата, когда его жены не было дома.

И всё же Франческа жалела её. И лишь из жалости до сих пор не сказала, что не только спала с её мужем, но и отвечала на ласки того самого Раймона Гвиделли, с которым Санчия только что ворковала в церкви. Увы, так часто бывает, что господа, уязвлённые жестокосердием дам, находят утешение в объятиях их служанок. Мессир Раймон и впрямь был хорош собой, а ещё он был щедр, не скупился на подарки, хотя это и были безделицы. Букет, повязанный золотой лентой, костяной гребень, а не далее как вчера мессир Раймон преподнёс Франческе занятную фигурку в виде крылатой змейки, сделанной из серебра, но как-то странно блестящей и очень холодной на ощупь. Эта фигурка чем-то запала Франческе в душу, и, не придумав, что с нею делать, она повесила её себе на шею как кулон. Змейка и сейчас холодила ей кожу в выемке между грудями — в тот самый миг, когда мессир Раймон нашёптывал монне Санчии слова страсти, а Франческу разбирал смех, ибо цену этой страсти она знала как никто.

Как причудливо порой сплетаются судьбы людей.

Они успели отъехать от собора на два квартала, и Франческа замедлила шаг. Толпа прихожан уже схлынула, она без труда найдёт там злосчастный платок. Но что если не трогать его? Пусть его поднимет кто-то другой. Пусть Хофре Борджиа в очередной раз поймёт, какой он слепец и дурак. Пусть Санчия Борджиа кончит свои дни в подземной тюрьме. Но нет... было бы жаль. Ведь она просто глупая, никчемная женщина, полагающая себя великой обманщицей, хотя сама обманута со всех сторон. И разве же это не забавно?

Рядом не было госпожи, и Франческа позволила себе, наконец, рассмеяться вслух.

Вот и собор. Булочники уже разошлись, нищие расположились по привычным местам в ожидании следующей литургии. Франческа поднялась по мраморным ступеням к приоткрытой створке громадных ворот. Заглянула внутрь.

Внутри было темно и тянуло холодом.

Рашид ибн Салман Харунди, сын проститутки и преданный раб Аллаха, сидел в таверне «Лавровый венок», расположенной на углу Ларго дел Коллонадо, неподалёку от площади Святого Петра. Он пил вино, превосходный испанский херес, и с грустью думал о том, что вот он — ещё один шаг, уводящий его всё дальше от райских врат и объятий гурий. Рашид Харунди был плохим мусульманином — он пил вино, ел свинину, не соблюдал намаз и ни разу за последние четыре года не был в мечети. Зато неоднократно бывал в христианских храмах, размашисто крестясь на христианские образа. Все эти непростительные преступления против Аллаха Рашид совершал единственно из большой любви к нему. И какая-то часть его продолжала надеяться, что Аллах видит не только зримое, но и сокрытое в глубине.

Ибо вот уже десять лет Рашид Харунди состоял шпионом при дворе османского султана Селима, путешествуя по миру неверных под видом греческого торговца Нико Боцариса. Десять лет Рашид носил не тюрбан, а сарики, совершенствовал свой критский акцент и прятал под густыми усами слишком полные губы, доставшиеся ему в наследство от матери, чернокожей рабыни. Десять лет, как он принял христианство, хотя в сердце своём никогда не отрекался от ислама. Доказать свою верность, предавая — это было его бременем, его выбором и в конечном счёте стало его образом жизни.

Почему именно он? Рашид никогда не задавался этим вопросом. Слишком многие ответы пришлось бы под него подгонять. Почему именно его оставил в живых хозяин борделя, где, родив сына в муках, окончила свои дни его мать? Почему именно на него упал благосклонный взор Гаруна-паши, визиря султана Селима, главы тайного совета и начальника над гигантской армией османских шпионов? Почему именно он, купаясь в скудном ручье на бесплодных землях Марокко, заметил в песке странный блеск и вытащил со дна серебристую фигурку, изображавшую существо, которое любой христианин принял бы за изображение языческого демона? Но Рашид знал, что это не демон. Это был фенек, маленькая вёрткая лиса с огромными ушами — он только накануне видел такую, она рыла нору в песке, услышала его шаги за сорок локтей и тотчас нырнула в укрытие, взмахнув облезлым хвостом. Сгинула, но оставила ему в подарок свои невероятные уши. И когда Рашид коснулся фигурки, он услышал, как фенек роет нору — далеко от него, быстро перебирая когтистыми лапками в сыпучем песке.

Рашид был умелым, ловким и опытным шпионом. Он был лучшим. Невероятно острый слух, который он обрёл вместе с фигуркой, сделал его из лучшего — незаменимым. Это ли не свидетельство того, что Аллах видит глубже? И видит, и слышит.

И вот теперь Рашид в Риме. У него было задание от самого Гаруна-паши, личное, деликатное, и, увы, занявшее очень много времени. Гарун-паша желал получить неоспоримые доказательство того, что османский принц Джем, живший в Ватикане заложником, не умер от малярии, как утверждалось в официальном послании Рима, а был убит по приказу Папы. Но Борджиа были слишком хитры, они даже между собой мало что обсуждали вслух, и незаменимые уши Рашида оказались тут бесполезны. Пришлось искать обходные пути: подкупать, соблазнять, убивать. Время шло, средства, отпущенные Рашиду визирем, неуклонно таяли (скупость Гарун-паши была столь же чрезвычайной, как и слух Рашида), а жить на что-то требовалось, и играть свою роль тоже требовалось.

Потому Рашид прибегнул к старому испытанному средству — он стал брать работу на стороне.

Просто удивительно, сколь много у христианских собак водилось интриг и заговоров. Кажется, они лишь на то и тратили свои жизни, что старались обмануть, предать, унизить и погубить друг друга. И не требовалось особых усилий, чтобы быть в курсе всего этого — за один день, проведённый в таверне в центре Риме, Рашид узнавал от трёх до шести страшных тайн и десяток секретов помельче. Люди становятся удивительно болтливы, когда думают, что находятся в закрытой комнате или уединённом садике во внутренней части дома. Рашид потягивал проклятое вино неверных, лениво вслушиваясь в гул множества голосов, ловя нити множества разговоров, которые слышал одновременно. Не сразу он наловчился подхватывать в этом гомоне нужную нить, отсекая всё остальное — но и это умение пришло со временем. Фигурка дарила ему возможность слышать; всё, что оставалось Рашиду — научиться слушать. И он слушал. Вчера он получил пристойную сумму за одно непыльное дельце, однако имел неосторожность всё спустить за один вечер в карты, и сегодня решил не уходить из таверны, не подцепив на крючок по-настоящему жирную рыбу.

Ему не пришлось ждать слишком долго. В соборе на площади велась христианская служба, и, зная, как часто неверные оскверняют собственные храмы неподобающим поведением, Рашид без удивления вслушивался в грешные речи, которые вели в стенах собора двое, мужчина и женщина. Мужчина соблазнял, женщина делала вид, будто отвергает соблазн. Они говорили слишком тихо, и, разбирая слова, Рашид не мог узнать голоса, даже если бы и слышал их раньше; память на голоса у него была абсолютной, как у иных — на лица. Но когда из собора повалили люди, Рашид напрягся, поглаживая макушку фенека, что висел у него на шее, и наконец, выловил в общем гуле голос той женщины. Теперь он звучал ближе и гораздо яснее.