Инсургент - Николай Романов Страница 8

– Да ничего особенного. Просто женщина способна исполнять супружеские обязанности и без желания. А вот как быть с тобой, золотник?

Это была уже сверхоткровенность, и Осетр пораженно замолчал.

– Если мы не станем спать вместе, – продолжала Катерина, – это рано или поздно станет известно окружающим и вызовет подозрение. Что за странные молодожены? – Она смотрела на Осетра озабоченным взглядом. – Как думаешь?

– Э-э-э… – сказал тот. И добавил: – Я думаю… э-э-э…

Большего он выдавить из себя не смог.

Катерина пожала плечами и отправилась в душевую.

А Осетр принялся одеваться.

Проблема была и в самом деле еще та.

Когда он познакомился со своей легендой, эта сторона совместной жизни с «женой» как-то ускользнула от его внимания. А теперь неожиданная проблема встала перед ним во весь рост.

И в самом деле… Спать им вместе придется. Иначе легенда очень быстро накроется медным тазом. Более того, им не просто спать вместе придется, но и разыгрывать из себя влюбленных. Способен ли он на это? А если способен, как это будет выглядеть по отношению к Яне? Это же, в общем-то, измена! Но если главное – интересы страны и нации, может, эта измена и не совсем измена? В конце концов, он выполняет задание руководства! А если копнуть глубже, руководство делает все в его же интересах, и когда он, Осетр, станет наследником престола, получится, что в прошлом он выполнял задание самого себя… Тьфу, чепуха какая-то!

Он поневоле прислушался, но из душевой доносилось только негромкое шуршание водяных струй, бьющих по девичьей коже.

«А что ты хотел услышать? – спросил он себя. – Какие песни она поет, когда моется? Повизгивает ли от холодной воды? Она, может, и петь не умеет, и не любит контрастный душ…»

Эти мысли показались ему отчего-то настолько важными, будто от них зависело все выполнение задания, будто он и в самом деле собирался заделаться резидентом в Великом Мерканском Ордене.

Потом он подумал о том, что быть в родной стране наследником престола, которого не ждут, гораздо труднее, чем средоточием шпионских информационных потоков в чужом рукаве Галактики. Резидент может остаться в живых, даже если допустит прокол; пошедший же против императора в случае проигрыша отправится на кладбище. Впрочем, на кладбище – это в переносном смысле слова, на самом деле от трупа и следов не останется. Разрубят, сожгут и развеют на ветру, чтобы никаких следов не отыскали. Нет человека – нет проблемы, известно издавна.

«А ведь она, Катерина эта, тоже рискует, – подумал он, переодеваясь в висевший в шкафчике костюм (те, кто бронировал место, не забыли ни о чем). – Если все раскроется сейчас, ей тоже не сносить головы. Убьют на всякий случай, слишком уж опасная свидетельница».

Он вдруг ощутил обеспокоенность за нее, за ее судьбу.

В конце концов, она – женщина, а он – мужчина. В конце концов, она – его подданная, и он несет за нее ответственность, как правитель, пусть и будущий. В конце концов, она его жена – пусть и липовая!..

Катерина выскочила из душа свежая и розовая, завернутая в полотенце. Когда она прошла мимо, ноздрей Осетра коснулась волна незнакомого аромата.

У Яны духи имели совсем другой запах.

– Прекрасный костюм, – сказала она, оглядев «мужа». – Это я заказала. Размеры твои мне сообщили. Хорошо пойман по фигуре.

Она вела себя, как его жена, еще до знакомства с будущим мужем. Интересно, отцу тоже мама костюмы заказывала?…

– Я выйду? – Он шагнул к люку, ведущему в коридор.

Катерина посмотрела на него удивленно.

– Тебе же надо переодеться к завтраку, – пояснил он.

Она не кивнула, не усмехнулась и не помотала головой.

– Миркин, – сказала она. – Мы с тобой муж и жена. Понимаешь? И переодеваться должны в присутствии друг друга. Иначе неизбежен провал.

– Да, – сказал Осетр деревянным голосом. – Понимаю. Ты, конечно, права… Тогда я просто отвернусь.

Она пожала плечами:

– Отворачивайся, если тебе так хочется.

В голосе определенно звучала обида.

Он развернул кресло и уселся в него – носом в сторону санблока, представлять, как совсем недавно там шумела вода.

Кажется, Катерина хмыкнула, но он не стал обращать на это внимания.

Зашуршала одежда, потом шуршание прекратилось. А потом его затылка коснулась горячая рука.

Осетр обернулся.

Катерина стояла перед ним совершенно голая.

– Иди ко мне, Миркин, – сказала она каким-то странным тоном.

Он не мог оторвать глаз от всего того, что обычно скрывается под одеждой. С шумом втянул слюну, сглотнул…

– Иди ко мне, Миркин, – повторила она, опустилась на колени, взяла за руку и положила его ладонь к себе на грудь.

Ощущение было тем же самым, что с Яной.

И он потерял голову.

Костюм они срывали вместе.

А когда голову удалось вернуть на место, все стало в жизни иным. И снова пришлось обоим идти в душ.

Но после душа у Осетра уже и мысли не возникло о том, что надо бы выйти, когда Катерина переодевается. И оставалось только удивляться, как быстры бывают в душеґ человека иные перемены.

На завтрак они едва не опоздали.

– Ты позволишь мне сделать тебе замечание? – спросил Осетр.

– Да, конечно, милый! – Катерина улыбнулась.

Они сидели за столом и ждали, пока официант принесет заказанные блюда.

На Катерине снова были коричневые блузка и штаны.

Костюмчик строгой дамы, на которую никак не подумаешь, что она четверть часа назад выскочила из супружеской постели…

– Когда мы познакомились, ты назвала завтрак «приемом пищи», и я сразу понял, что ты не штатский человек.

Она на мгновение задумалась, потом кивнула:

– Ты прав. Надо лучше следить за тем, что болтаешь. – В ее голосе не было никакой обиды.

Нет, определенно в «жёны» Осетру досталась далеко не дура. И хотя бы это радовало. Лишний раз не будет раздражать.

– На подобных мелочах обычно и сгорают.

– Мы не сгорим, – пообещал он, сам удивляясь уверенности, родившейся в сердце. – Вот увидишь.

К столу приблизился симпатичный официант, больше похожий на манекенщика, принес крайинский борщ: выросший на Малороссии сирота Остромир Криворучко, разумеется, предпочитал это блюдо – в приюте почти каждый день баловали воспитанников крайинской кухней.

В школе «росомах» повара тоже иногда кормили будущих гвардейцев борщами. А потому удовольствие, получаемое Криворучко, ничем не отличалось от удовольствия, получаемого Приданниковым. Даже артистические способности для демонстрации не требовались…