Отрок московский - Владислав Русанов Страница 8

Василиса и Никита, не сговариваясь, одновременно прыснули, едва не захохотали в голос. Сдержались только потому, что в самом деле неизвестно, что там впереди на дороге.

– У нас говорят: скромность человека украшает, – назидательно произнес парень. – Нужно дождаться, пока люди тебя за поступки похвалят.

– Цх! Странные у вас обычаи! – пожал плечами ордынец. – А если не похвалят?

– Значит, недостоин.

– А если точно знаешь, что подвиг совершил? А не хвалят…

– Значит, маленький подвиг. Недостаточно…

– Вы можете помолчать? – зашипела Василиса. – Болтаете, как бабы на базаре!

– Обидные слова говоришь… – насупился Улан, но рот закрыл.

Прислушиваясь к далекому шуму, Никита поневоле задумался, вспомнив о словах покойного Горазда, который явился ему во сне на Смоленском тракте. Учитель советовал не смотреть на внешность людей, а стараться заглядывать в души. Тогда, мол, никто обмануть не сможет… Хорошо ему, постигшему учение чиньских мудрецов, советы давать! А если тебе шестнадцать лет, и две трети своей жизни ты прожил на выселках, в окружении одних лишь родичей, а одну – с отшельником в лесу. Что тогда делать? Как не ошибиться в человеке?

Ну ладно, Улан-мэрген, вроде бы как открытая ладонь: на хитрость не способен, говорит, что думает, а все мысли у него прямые, как полет стрелы. А Василиса? Какую игру она ведет? Чего от нее можно ожидать? Обещала дать оружие и не дает. О себе почти ничего не рассказывает. А если и считает возможным открыться в какой-то малости, то еще неизвестно – правду говорит или нет.

– Так ты, правда, учен любым оружием драться? – вдруг спросила девушка. Нашла время!

– Не правда, – довольно резко ответил Никита. – Посохом, мечом, течами… Мечом совсем плохо, – поспешил он добавить, чтобы не показаться совсем невежливым. Относиться к человеку нужно так, как хочешь, чтобы он к тебе относился. Эту истину еще никто не отменял. – Учитель говорил, что рано еще. Течами получше. Да что толку рассуждать? Они все равно у Ильи остались в Смоленске.

– А про «голыми руками» что ордынец говорил?

– Учил меня Горазд и голыми руками. Вернее, руками и ногами. Так это разве диво? На Руси испокон веков дружинников рукопашному бою учат.

– Верно, учат… – Василиса хитро улыбнулась. – А я думала, врать мне начнешь, что непобедимый баатур.

– Я врать не приучен, – смутившись, буркнул Никита.

– Ты гляди! Я привыкла, что все вокруг врут и выгадывают. А ты как белая ворона. Не боишься прогадать?

– Я по жизни не выгадываю.

– И за обозом франкским просто так поехал…

– Кто тебе такую глупость сказал?

– А что, за награду?

– Я… Я не про то. – Парень аж заикаться начал от возмущения.

– А про что?

– Кто тебе сказал, что я за каким-то там обозом еду?

– Сорока на хвосте принесла.

– Дурная у тебя сорока!

– Ну конечно, наши, смоленские сороки дурные. Все как есть. Это тверские или московские сороки – умные… Страсть!

Никита, чтобы не наговорить злых и обидных слов, с силой стиснул зубы. Вот, кажется, и отгадка, зачем она их из поруба вызволяла, зачем вместе ехать напросилась. Ничего удивительного не будет, если позади, в половине дня езды, следует Илья Приснославич с верными дружинниками. Следопытов у него в отряде хватает: тот же Твердила или братья Вершиничи – Мокроус и Куденя. Не отстанут, будут висеть, как репей на хвосте у собаки. И ждать.

– Эй, ты чего замолчал? – удивленно вскинула бровь Василиса.

Парень тряхнул головой, выказывая нежелание отвечать.

– За сорок, что ли, обиделся?

Он только отмахнулся, внимательно вглядываясь в ельник. Показалось, или ветви качнулись, стряхивая несколько снежинок? Может быть, белка балует… А может…

Из лесу неслышно вышел Мал. Приложил палец к губам, а после скорым шагом, ступая по своим следам, выбрался на дорогу.

– Что? – шепотом спросила Василиса.

– Грабят, – хмуро проговорил старик. – Купца потрошат.

– Ну я им! – Девушка схватилась за саблю.

– Стой! Ты куда! – Мал решительно заступил ей дорогу.

– Может, дружков своих подождете? – едко поинтересовался Никита.

– Ты чего? Каких дружков? Замерз, что ли?

Старый дружинник тоже поглядел на парня как на умалишенного.

– Дайте мне лук со стрелами! – задорно воскликнул Улан-мэрген.

– А пряник медовый тебе не дать? – даже не удостоил его взгляда Мал. Твердо сказал, обращаясь к Василисе: – Не вздумай в драку кинуться. Себя не жалеешь, так хоть мою седую голову пожалей. Случись с тобой что, я жить не буду.

– Так что ж нам, смотреть, как лихие люди проезжих обирают? – Девушка сжала губы так, что они побелели. – И не вмешиваться? Это все-таки еще смоленская земля!

– Витебский князь пускай ее и защищает! Его удел! – решительно ответил старик. – А если Ярославу Васильевичу не до своих подданных, то нам какое дело?

– А такое! Несправедливость в княжестве творить не позволю!

«Ишь ты какая! – подумал Никита, невольно поддаваясь порыву Василисы и в глубине души восхищаясь ее словами, пускай произнесенными в запале. – За державу радеешь. Может, когда не только девчонки, но и князья не о выгоде, а о благе державном думать начнут, на Руси порядок и благодать установятся?»

– И как мы этому воспрепятствуем? – набычился Мал. – Двое вьюношей, девица и…

– Бывший дружинник, – хитро улыбнувшись, подсказала Василиса.

– Дружинников бывших не бывает! – отрезал старик.

Оскорбленно вздернул подбородок, расправил плечи и сверкнул… Нет, не глазами, а именно очами. Прямо как в старину: «под трубами повиты, под шлемами взлелеяны, с конца копья вскормлены…» [24]Принялся одергивать перевязь с мечом, расправлять зипун.

– Дай лук Улану. Он прикроет, – сказал Никита, толкая пятками коня.

Василиса и Мал провожали его недоуменными взглядами.

– Эй, парень, ты куда собрался?! – спохватился старик, когда ученик Горазда отъехал уже на порядочное расстояние – арканом не добросишь.

– Стой! – воскликнула девушка. – Ты куда с голыми руками?

Никита неторопливо обернулся, едва сдерживаясь, чтобы не показать язык.

– Княжество здесь не мое. И не дружинник я. Но смотреть, как русских людей режут и обирают, я не могу. Заставлять вас в драку ввязываться я тоже не могу. Поеду посмотрю, может, помогу чем-то людям…

Мал засуетился, отвел глаза, потом схватился за ножны с мечом: