Вольная Русь. Гетман из будущего - Анатолий Спесивцев Страница 8

– Пагиб, значится, – отвечал казак, не побоявшись при этом глядеть в глаза колдуна.

– Тоже в спину убит?

– Чой-то в спину?! Саблей ему турок голову разрубил.

«Песец подкрался незаметно. Как же это лихой рубака Мишка, не раз янычар и сипахов один на один одолевавший, так опростоволосился?.. И что я его жене скажу, как ей на глаза покажусь?.. Вот тебе и нет опасности штурма, оба в него не верили и головами за это поплатились. Но что же мне теперь делать, Господи? Это же пока шторма не пройдут и новый атаман от Богдана не прибудет, командование на себя придется брать – иначе передерутся атаманы и полковники здешние за булаву, нет среди них никого, для всех других авторитетного».

Аркадий с трудом вышел из раздумий и перестал гипнотизировать гонца, мужественно вытерпевшего сверление взглядом знаменитым колдуном. Отступил на шаг и приказал:

– Веди к Татарину.

Михаил был для него не просто знакомым – другом, да и одновременная гибель сразу обоих руководителей крепости стала страшным ударом по гарнизону. Имевшиеся в ней полковники и атаманы очень существенно уступали по авторитету Татарину и Гуне. Собственно, судорожно прокрутив в голове персоналии, Аркадий обнаружил, что действительно остался самым старшим в уже осажденной врагом твердыне. Все же он ведь был фактически министром и при Хмельницком – на гетманщине и на Вольном Дону. Неожиданное возвышение здесь совсем не радовало, даже если отбросить скорбь по другу Михаилу и доброму приятелю Дмитрию. Однако, хочется или нет, надо было срочно перехватывать управление Созополем. Альтернативой такому повороту истории стала бы жуткая свара среди командного состава с вполне прогнозируемым исходом – легкой победой турок.

Уже собираясь выходить, опомнился, вспомнил, что для командира даже смерть друга не повод забывать о своих обязанностях. Повернулся и поискал глазами среди казаков командиров. Найдя известного, ходившего в походы еще с Трясилом и Сулимой полковника Нестеренко, командира бастиона, обратился к нему:

– Прикажи осветить незаминированный подход к крепости, выставь усиленную стражу. В плен турок сегодня удалось взять?

Седоусый полковник, стоявший, понурив голову, с шапкой в руках, встрепенулся и, помявшись, ответил:

– Ни, Москалю. Живыми и брать не пытались, уж дуже гибель Дмитра на усих розлютыла.

Аркадий порадовался про себя, что его попытка взять власть прошла так легко, никто право характерника командовать оспорить не пытался. Хочется командовать или нет, а возникни здесь борьба за булаву, шансы дожить до окончания шторма резко снизятся: у осажденной твердыни не может быть больше одного командира.

– Поищите среди тел раненых турок. Может, кто для допроса сгодится. Найдете – перевяжите, покормите. Дай бог, хоть что-то об их планах узнаем.

«Блин, невезуха. И в разведке нас турки обыграли, чего раньше никогда не было. Впрочем, Гирей ведь не Осман, больше на ум и хитрость полагается, чем на силу. И морем никого в тыл врагу не выбросишь во время такой бури… Кажется, кончилось время везухи, победы кровью и потом придется добывать, зубами у судьбы выгрызать».

По прямой между крайними бастионами было немногим больше километра, но в связи с ломаностью линии укреплений пройти пришлось как бы не с два. То ли из-за спешки, то ли из-за волнения, но спотыкался Аркадий в пути много чаще обычного. Чертыхался себе под нос, но темп передвижения не снижал. От волнения и активного передвижения ему даже жарко стало, хотя погода ни на йоту не улучшилась.

Проходя мимо, разрешил бомбометчикам стрелявшей батареи уйти в казарму, прихватил в свиту дожидавшегося там собственного джуру с печальной вестью, ему уже известной. Потом отпустил и бойцов второй батареи, им самим и другим начальством забытой. Никто туда не явился для указания целей и передачи приказа стрелять. Оставалось попенять себе по этому поводу (вспоминал же о ней) и подумать об организации бомбометного огня. Причем подумать не отвлеченно, а конкретно, с указаниями совершенно определенным лицам.

Уже перед самым бастионом поскользнулся и упал-таки, зашиб коленку и разбередил не до конца зажившее ребро. Из-за охватившей организм вялости вставал с напряжением сил, будто старый дед. Загляделся на ряды покойников, и здесь выложенных вдоль стены. Пожалуй, не менее многочисленных, чем у ранее посещенного бастиона. Прихрамывая, невольно прикладывая ладонь левой руки к титановой пластине, закрывавшей ушибленное ребро, не стесняясь хвататься за перила, поднялся в каземат, аналогичный тому, в каком недавно был. Точнее, зеркальное отражение, с выходом не на юг, а на север. Освещался он, правда, похуже – горела всего одна лампа, а настроение пребывавших здесь казаков, большей частью не длинноусых, а бородатых, еще мрачней. Следы боя здесь просто бросались в глаза: на стенах у входа виднелись пулевые отметины, земляной пол пропитался кровью, к сильному запаху которой (подумалось вдруг: «Вампир здесь с ума немедленно сошел бы, ох и бойня тут была») ощутимо примешивалась вонь сгоревшего черного пороха и человеческих экскрементов.

«Н-да… только вони разложившихся трупов не хватает, покойники еще свежие, да и холодрыга на улице. Сунуть бы сюда тех студенток и школьниц, что свои попаданческие опусы про принцесок ваяли, может, и осознали бы, чем приключения на поле боя пахнут».

Людей в каземат набилось много, мрачных и сразу заметно, что растерянных. Все сплошь оборванцы с разбойничьими мордами, других среди казаков-ветеранов быть не могло, не выживали они ранее на фронтире. Приход колдуна заметили. Молчание сменилось гулом голосов, уважительно-тихих: все знали, что погибшего атамана и характерника связывала дружба. Помимо живых хватало и мертвых, они лежали двумя рядами вдоль одной из стен. Тела, это сразу бросилось ему в глаза, были только казачьи, в походной рванине, с рублеными и колотыми ранами. Одно, накрытое серым полотном, лежало наособицу, к нему и подошел. Сердце сжало, будто тисками, даже пот на лбу выступил, пришлось несколько секунд пережидать, пока боль снизится, станет всего лишь ноющей.

Присев, откинул холстину с головы лежащего. Угадал правильно. Несмотря на страшную рану, разрубившую череп почти до уровня глаз, свалявшиеся колтуном от крови и мозгов волосы друга он узнал сразу. На лице лихого, бесшабашного атамана навеки застыло выражение решимости и азарта.

«Странно, много раз приходилось видеть, как лица умерших расслабляются и разглаживаются, принимают умиротворенный вид, а Мишка будто и мертвый готов продолжить бой, разить врагов. Эх, Мишка, Мишка, на кого же ты меня покинул. Хорошо, что твоя супруга тебя таким порубленным не увидит, останешься в ее памяти бойким красавцем. Но как я буду с ней о твоей гибели говорить – представить страшно».

И без того не праздничное настроение стремительно покатилось вниз. Увильнуть от общения с теперь уже вдовой друга было бы подлостью, а рассказывать ей о его гибели – удовольствие настолько сомнительное, что он заплатил бы немалую сумму, чтоб его избежать. Но, к сожалению, есть вещи, от которых уклоняться нельзя.