Чужая корона - Сергей Булыга Страница 8

И вот пришел. А вот только подошел я к мосту, как из кустов выходят двое гайдуков и говорят:

— Демьян, ты куда?

— Князь позвал.

— А лопата зачем?

— Так а если копать.

— Копать пока не надо. Отдавай!

— Берите, — говорю.

Отдал я им лопату. Они вдвоем ее берут, чуть держат. Мне смешно. У меня лопата, она вся железная, и штык, и черенок. А острая! Да я бы их двоих пополам бы посек, когда бы захотел! А, ладно. Взяли они лопату, кинули с дороги. Один гайдук при ней остался, сторожить, я так ему велел, а второй повел меня по мосту. Красиво там! Озеро не наше, княжье, там везде чисто, порядок, чарот и осока везде с корнем повыдраны, ряска граблями собрана, берега все гладкие, в желтом песочке, сухие. Князь, думаю, так думает: сюда к нему Цмок не залезет. Так Цмок и под землей прорыться может, как крот, я это знаю!

А иду. Вот прошли мы через мост, подходим к воротам. Ворота стоят открытые, в них опять гайдуки, теперь уже четверо. И опять они спрашивают:

— Куда, Демьян?

— А князь позвал. Вот к нему я и иду.

— Э, нет! — смеются гайдуки. — К князю ты это потом. Сперва иди до пана каштеляна. Пан каштелян тебя ждет.

Повели они меня, привели к Якубу, в каштелянский флигель.

Якуба я могу одной соплей перешибить, такой он хлипкий, низенький. А Якуб может меня и всю мою родню, и всех, кого я только вспомню, в один день разорить — и все это будет честно, по закону. Вот какой он, тот Якуб, ушлый да злобный. А еще глаз у него зорче зоркого. Пять лет тому назад ему поперек дороги живой волос навязали, хотели, чтоб тот волос его задушил. И уже вечер был, и пьяный был Якуб, и ехал на коне, шатался… А волос за десять шагов рассмотрел. Ох, закричал он тогда! Ох, осадил коня! Потом пятнадцать человек простых людей до кости за это дело засекли, а тех, которые и после этого живыми остались, тех повесили. Между прочим, на том самом живом волосе. Вот он какой, этот Якуб. Ходит в зеленом кунтуше, в высокой собольей шапке, на поясе вот такущая, нет, еще больше, связка ключей от всех панских дверей. А еще один ключ, самый главный, пан каштелян носит на черном шнурке на груди. Про этот ключ он ничего не говорит. Но люди знают, ох, знают!..

А теперь я к каштеляну пришел. Он за столом сидел, ждал меня. Сказал:

— Садись, Демьян.

Это хороший знак. Но я не стал садиться. Говорю:

— При панах не привык.

Это ему понравилось. Он говорит:

— Как знаешь. Неволить не буду. — А после сразу: — Хочешь богатым стать? Хочешь сам быть паном?

— А как это?

— А очень просто. Его ясновельможная милость пан князь хочет дать тебе, Демьян, пятьдесят чистых талеров. Возьмешь?

Я говорю:

— Очень хотелось бы. А что для этого нужно?

— А только поработать, вот и все. Канавы умеешь копать?

— Ну, умею.

— А быстро умеешь?

— И быстро умею.

— А молча?

Я молчу. Он тогда:

— Вижу, можешь. Так вот, Демьян. Князю нужно прокопать канаву. Большую, ага. И быстро. Так что один ты с ней не справишься. Да это и не надо. Позовешь своих хлопцев. Сколько их у тебя?

— Когда по осени по домам расходились, — я ему отвечаю, — так было их восемнадцать. Теперь, если чего, можно еще кого позвать в подмогу. А как будешь платить? Вперед сколько дашь?

Пан каштелян посмотрел на меня, посмотрел… А после говорит:

— А чего это ты, Демьян, не спрашиваешь, где нужно копать?

— Так я, — говорю, — и так это знаю. Там это надо, где твоя милость с княжьей милостью этой зимой на кабанов охотились, вот где!

— Ишь ты!

— А что, не угадал?!

Молчит пан каштелян, смотрит в стол, думает. А я, дурень, не знаю, кто это дернул меня за язык, дальше так говорю:

— Раз кабанов вы не добыли, значит, вам пики для другого были нужны. Вы их, значит, в землю втыкали, и ты, пан каштелян, на них смотрел, какая пика и насколько выше. Вы, значит, землю мерили. Вы, значит…

Тут он, Якуб, вдруг как закричит:

— Хлоп, молчи!

Я замолчал. А Якуб покашлял в кулак, покашлял, потом говорит:

— Ну, если ты уже все знаешь, тогда и торговаться с тобой нечего. Да и как теперь тебя отсюда выпускать, такого знающего, а? Пойдешь в корчму, напьешься и всем разболтаешь. Так что теперь ты лучше здесь сиди. Мы твоих хлопцев сами соберем. Их мы тоже не обидим. Не бойся. Всем хорошо заплатим.

А я, дурень, опять:

— Это если мы потом будем живы!

А он тоже опять:

— Молчи, сказал! — А потом уже помягче: — Думаю, что не помрете. А если и помрете, то сразу все и мучиться не будете. А князь, он может и помучить. Понял меня?

Я уже молчу, только киваю. Он говорит:

— Вот это хорошо. Теперь давай говори, кого тебе в помощь позвать, где твои хлопцы, а я буду записывать.

И я назвал всех тех своих хлопцев проверенных, а он про них все записал, потом свели меня в какую-то клуню, там постелили, покормили, руки-ноги связали и спать уложили. Там, в той клуне, я еще два дня бока отлеживал. Потом собрались мои хлопцы. Меня из клуни вывели, за мост перевели, там вернули мне лопату, там меня и хлопцы дожидались. Оттуда и повели нас до того самого места, где нужно канаву копать. Должен сказать, что было это не так и далеко от старых вырубок.

Вот привели нас гайдуки, и пан Якуб был с ними. Наши хлопцы сразу стали обживаться — место чистить, костер разводить. А пан Якуб меня в сторону отвел и еще раз повторил, где и куда нам копать, и опять стал говорить, что нужно это делать быстро.

— Что, — говорю, — чтоб князь не успел передумать да талеров своих не пожалел?

— Нет, — отвечает Якуб. — Не князь, а как бы сам знаешь кто чего не передумал бы. И вот еще: помни, Демьян, он, этот «кто», никого не жалеет!

— А Цимох? — говорю. — Разве он Цимоха не жалел?

— Э! — усмехнулся Якуб. — Цмок для того Цимоха не сожрал, чтобы потом было кому о его Цмоковой лютости вам, дурням, рассказывать. Чтобы вы, дурни, его еще больше боялись.

— А ты его разве не боишься?

— Нет, — говорит Якуб. Потом подумал и сказал: — Я его остерегаюсь. И ты, Демьян, зорко смотри. И дело скоро делай. Я скоро проверю.

И уехал Якуб с гайдуками. А мы остались в пуще. Назавтра начали копать. Иные думают, что чего здесь такого мудреного. Бери побольше да бросай подальше. Э, нет! В пуще копать надо с умом — там, где надо. А еще лучше там, где можно. И еще особые слова нужно знать, и говорить их нужно вовремя и кому надо. А не то лопата твоя поломается, или в кореньях запутается, или будешь рыть, рыть, а оно будет заплывать да заплывать. А то и вообще: вдруг кто-то оттуда, снизу, хвать за лопату — да тебя за собой и утащит. И так это быстро случается, что вот только что стоял здесь человек, копал, а вот уже чмяк-хлюп — и никого здесь уже нет. Только внизу, слышно, захрюкали, зачавкали. Ох, слыхал я такое не раз! И как ночью гудючий комар прилетал и у кого хотел, у того душу высасывал, это я тоже слыхал. От того комара не отбиться, он же невидимый, от него только гуд стоит. А пожалеешь спящего да замахнешься на него — он на тебя перелетит. Вот так-то вот! А пиявка подсердечная, слыхали про такую? А гиблый след видали? На него ненароком ступил — и пропал. А то еще бывает, что выходит из пущи Зеленая Баба. Эта обычно на огонь идет, и всегда ровно в полночь. Но Баба — это что! Ей нужно сразу говорить: «Чего уставилась? А детки твои где? А детки кормлены?» И она сразу завернется и уйдет. А кто такие ее детки и есть ли они у нее, я этого не знаю. Но знаю, что если ей про деток не сказать, она тогда всех передушит, в костер покидает, а после сожрет!