Мерзкий старикашка - Сэй Алек Страница 8

Если, конечно, Тхритрава голосу разума внемлет, на что мое брюхо очень надеется.

— Охохонюшки, а и действительно! Пойду, пойду и скажу настоятелю… А он послушает?

— Так ты обоснуй. — Я пожал плечами. — Скажи, что день ярок, прекрасен и полон надежд, а ночь темна и полна ужасов… Или из священных текстов процитируй чего, а если сам нужные слова подобрать затрудняешься, у брата — хранителя Реликвии попроси помощи. Тебе-то он не откажет.

— Да, не откажет…

Еще бы, пожрать он большой талант.

Как и в любой нормальной корпоративной структуре, в обители Святого Солнца существует своя иерархия с разделением зон ответственности. Трундналини отвечает за организацию питания братии и паломников (последнее он благополучно свалил на замов), в ведомстве Асмары находятся товарно-материальные ценности, работы и производства, Тхритрава, наш генеральный, отвечает за общее руководство, развитие и представительские функции, ну а за все, что касается церемоний, толкований и прочего богословия, несет ответственность хранитель нашей монастырской Реликвии — того самого отпечатка руки.

Формально духовным лидером монастыря как раз он и является, постарше даже Тхритравы будет, примерно как держатель контрольного пакета акций, но настоятелю и кастеляну в свое время удалось протащить на это место брата Круврашпури, человека недалекого, если не сказать глуповатого, увлеченного все больше набиванием своей ненасытной утробы, совершенно лишенного каких-то амбиций (потому им и не опасного), но обладающего одним несомненным достоинством: способностью к любой ситуации, к абсолютно любому решению подобрать соответствующую цитату из священных текстов.

С братом-кормильцем брат-хранитель, по понятным причинам, был дружен, однако ни один из них до сего дня в реальное управление монастырем лезть не пытался, так что их грядущее выступление единым фронтом будет для настоятеля пренеприятным сюрпризом.

Ничего, пусть понервничает, лишь бы ужин не накрылся медным тазом.

— Так я, пожалуй, тогда потороплюсь. — Трундналини стянул фартук. — Брат Курюма, ты за старшего остаешься, присмотри за всем пока. И рыбу, рыбу чистить начинайте!

Вслед за поваром покинули кухню и мы с Тумилом.

— Ловко ты его, брат Прашнартра, — сказал мальчик. — Готов спорить, сегодня на ужин будет нечто невообразимое.

— Учись, покуда я живой. Знаешь, почему боги правят людьми?

— Ну… — Послушник заколебался. — Они ведь боги, верно? У них могущество и все такое.

— Трое Святых не побоялись пойти против их воли, похитили у них Божественную Искру, чтобы разделить ее между людьми, и ничего им за это не было. Наоборот, сравнялись с богами, а потом и возвысились над ними.

— Ну это же Трое! — опешил паренек. — Как можно сравнивать?

— Запросто можно, — отрезал я. — Они тогда были обычными людьми. А ответ на мой вопрос предельно прост, Тумил. Боги управляют людьми оттого, что большинство людей хочет, чтобы ими управляли. А известно тебе, о бестолковейший из послушников, отчего так много среди людей ересей и богохульства?

— Так уж и бестолковейший… — Тумил закусил губу, призадумался, а потом ахнул пораженно: — Ты хочешь сказать, что они нами неправильно управляют?

— Скорее, очень неграмотно и неразумно, — кивнул я. — Вот сам погляди. В отличие от богов, указывать брату Трундналини, что ему делать, я не могу, однако стоило показать ему, что он чего-то хочет и добиться желаемого сам вполне в состоянии, как тот ринулся сворачивать горы. В результате у нас, скорее всего, вечером будет роскошная трапеза.

— А что же мы будем делать с нашими запасами в котомке? — Тумил с хитрецой поглядел на меня. — Я бы мог продать их богомольцам в гостевых домах.

— Что толку в презренных монетах?.. — ответил я занудным тоном записного святоши и, полюбовавшись пару мгновений вытянувшимся лицом пацана, добавил: — Если монеты эти — жалкие медяки? Припрячь-ка пока понадежнее. Только одеяло мое отдай.

Так вот и вышло, что отбытие брата Шаптура в блистательную Аарту, ко двору царя Кагена, было превращено в настоящее празднество. Не знаю уж, что за цитату Круврашпури подсунул Трундналини, но настоятель внял, причем не только внял, но и устроил торжественную службу в главном святилище монастыря, с вынесением к присутствующим Реликвии (что случается крайне редко), воскурениями благовоний, молитвенными песнопениями, принесением в жертву черного барана и церемониальным благословением виновника торжества. Короче, с религиозно-процессуальной стороны подстраховался по полной, дабы никто не мог сказать, что вина в неудаче Шаптура, уж коли он не справится, лежит на его непосредственном руководстве, пренебрегшем положенными ритуалами.

А затем у нас был праздник живота. Брат-кормилец со своими помощниками расстарался и превзошел самого себя как по обильности кушаний, так и по ассортименту. По вкусу сравнить никак не могу, раньше он этих блюд как-то не готовил, но братия чуть языки не попроглатывала. Мне даже обидно стало, что Лисапет такой сухостой и жрет сравнительно немного: столько еды в чужих мамонах зазря пропадает.

Когда заталкивать еду в себя впрок стало совсем уж невмоготу, я потихоньку выскользнул из трапезной — общаться со мной, по старой памяти, никто до сих пор особо не рвался — и сыто развалился на дворовой скамейке, любуясь последними солнечными лучами на горных вершинах.

— Ох, если в монастыре все торжества таковы, то жить тут можно. — Неслышно подошедший Тумил плюхнулся рядом со мной, отдуваясь от обжорства.

Так-то он паренек сбитый крепко, но как тот ежик из анекдота: сильный, очень сильный — но шибко легкий. В том смысле, что мелковат еще и покуда не в состоянии соревноваться в чревоугодии со взрослыми.

— Всяко бывает, — уклончиво ответил я.

Зачем мальчика раньше времени огорчать? Его и без меня найдется кому расстроить.

— Кушак ослабь, чтобы брюхо не передавливало, — посоветовал я.

— Угу. — Он распустил узел и, привалившись спиной к стене, блаженно рыгнул. — Брат Прашнартра, а правда, что перед принятием сана будущий монах неделю постится и вкушает лишь сухари и воду, да и те — только на заре?

— Неправда, — искренне ответил я.

— Это хорошо, — вздохнул паренек.

— Спорное утверждение, — хмыкнул я и начал загибать пальцы. — Во-первых, не только за неделю до принятия сана, но и три дня после него. Во-вторых, не сухари и воду, а воду и сушеный горох. Десять горошин — в первый день поста, девять — во второй, ну и так далее, до одной. В-третьих, не только на заре, потому что проводит эти дни в пещерах под монастырем и заря там или же закат — под землей не разобрать. Да к тому же воды в пещерах хватает — пей не хочу, прямо со стен и сочится, иной раз так и целыми ледяными ручейками.

Тумил покосился на меня, скорчил на мордашке выражение: «Пришел Ржевский и все опошлил», — но ничего не сказал.