Стоунхендж - Юрий Никитин Страница 8

— А разве тут кто живет?

— И неплохое вино пьют.

— Ну, ежели та ведьма, — проворчал Томас.

Он поднялся, страдальчески перекривился. В голове раздавалсяколокольный звон, хотя как сэр Томас не оглядывался, колокольни не зрел, нодухом не устрашился, так как миражей насмотрелся еще в песках ВеликойСарацинии.

— Ты вроде против?

— Нет-нет, — возразил Томас поспешно. — Винобыло просто отменное. Хоть и краденное.

— Ну, даже твоя вера не мешает грабить.

— Грабить и красть — не одно и то же. Грабить —благородно, а красть... красть нехорошо.

— Даже у язычников?

Томас задумался над трудным богословским вопросом. Потомвспомнил, как выворачивался их священник, когда ему задавали неразрешимыевопросы вроде: «Сможет ли Бог создать такой камень, который не сможет поднять?»или «Был ли у Адама пупок?», — сказал с нажимом:

— Бабка сама язычница!

— Есть веры еще древнее, чем ее. Они для нее —язычники.

Томас подумал, решился:

— Язычников — можно. И нехристей. И еретиков.

Обереги в пальцах Олега постукивали, скользили, какобкатанные водой камешки. Всякий раз застревали только фигурки змеи и меча.Даже ребенок поймет: обереги сулят дорогу и схватки. Что ж, в эти края еще непришел закон. Правит тот, у кого меч длиннее.

Оседлав коней, поехали, оставив зарю за спиной. Томас отнетерпения приподнимался в стременах, словно надеялся узреть туманные скалыБритании, которую калика звал по старинке Оловянными островами. Правда, оннамекнул, что ежели он, Томас Мальтон из Гисленда, донесет чашу в сохранности,то и Британией звать перестанут, а всю огромную страну с народами и десяткамикоролевств назовут в честь его славного, хоть и малого племени англов. Томасбоялся и не любил пророчеств языческих волхвов — все-таки от дьявола! — ноэто пусть бы исполнилось, даже если гореть ему за это в огне.

К полудню выбрались на берег извилистой речки. На тойстороне белели хатки, почти скрытые лесом. Речка долго выбирала русло, менялаего, возвращалась на старые места, забросав илом да тиной старую дорогу, адеревья то подступали к самой воде, то уступали место густым зарослям осоки.

Вдоль берега шла тропка. Томас без раздумий направил коня поутоптанному. Будет брод — переправятся, брод не заметить трудно. Калика на ходусвешивался с коня, срывал пучки травы, нюхал, даже пробовал на зуб. Томас ехалнедвижимый, как башня. В рыцарском доспехе шевелиться трудно, куда ужвыкидывать трюки подобно дикому степняку. Можно только утешиться, что степнякив царство небесное не попадут, они все язычники. Иначе было бы зазорно сидетьбок о бок с узкоглазыми да желтолицыми. А то и вовсе с простолюдинами! Но богсправедлив, такого унижения человека благородного происхождения не допустит.

Здесь, ближе к северу, уже чувствовалась близость осени.Яркие, как забрызганные кровью, мухоморы торчали из темно-зеленой травы, самипросились в руки, зато грибы благородного происхождения наперед не лезли,скромно и с достоинством ждали, когда их узрит царский взор человека. Кустытерна стояли, обвешанные черными ягодами, одуряюще пахло из колючих зарослеймалинника.

Олег молча указал на медвежьи следы, хозяин леса не упускаетслучая полакомиться сладким, так же молча слез с седла и бесшумно углубился вколючие заросли. Томас поерзал, но рыцарский долг велел остаться в седле иохранять друга. В густых ветвях перекликались птицы, тревоги в их голосах Томаспока что не уловил.

— Отведай, — пригласил Олег, выходя изчащи. — Скоро этих лесов не останется.

Томас принял горсть ягод.

— Почему?

— Вырубят, раскорчуют, а землю пустят под пашню. Потомветер выдует землю, она ж распаханная, останется песок. Будут великие Пески...Я такое уже не раз видывал.

У Томаса мороз пошел по коже.

— Сэр калика, страшно говоришь... Мы хоть успеемдоехать? А то мой конь в песках завязнет.

Олег скорбно качнул головой.

— Мы-то успеем. Это будет лет так через восемь-десятьтысяч. А вот

твоим правнукам придется туго...

Томас пошевелил губами, потом пальцами, подсчитывая годы,широко заулыбался:

— Пусть спросят у сарацин, как в песках города строить.Как думаешь, сарацины и тогда будут?

Он с неожиданной легкостью соскочил с коня, безбоязненноуглубился в колючие заросли. Слышался треск, хруст, довольные возгласы. Затемпослышался страшный рев, ругань. Олег положил ладонь на рукоять палицы,прислушался. Сильнее запахло малиной. Рев становился раздраженнее, потом ужеревели на два голоса. Олег равнодушно отвернулся. Было бы странно, если бы сэрТомас не наступил на спящего медведя. Мохнатый лакомка так ленив, что и спит вмалиннике, чтобы, проснувшись, снова жрать ягоды во все медвежье горло.

Олег перебирал обереги, вслушивался в тайные голоса,вчувствовался в смутные образы. Наконец, перебивая видения, прорезался крик:

— Сэр калика! Сэр калика, я медведя поймал!

— Ну так тащи сюда, — ответил Олег равнодушно.

— Не идет!

— Гм... Тогда плюнь, сам иди сюда. Ехать пора.

— Не пускает!

— А-а... вырвись как-нибудь.

— Так он на мне сидит, проклятый! Шлем зачем-тосковыривает!

Олег нехотя пошел в чащу. Малинник был в рост человека,дикий и озверевший в тесноте. Ветви переплелись, колючки торчали во всестороны, острые, как волчьи клыки. Когда осторожненько отводил ветку, другаятут же пыталась с размаху хлестнуть острейшими клыками. В чаще орал Томас,торопил. Там слышались глухие удары, сиплое взревывание.

Наконец через сплетение веток Олег увидел горбатую спинухозяина леса. Тот пытался нахлобучить на свою лохматую голову шлем, обиженновзревывал. Ноги Томаса Олег заметил не сразу: медведь был чудовищно огромным,накрыл рыцаря целиком.

— Сэр Томас, — позвал он неторопливо, — тыгде?

Голос рыцаря был слабым, словно из самого медведя:

— Сэр калика... здесь я... под этим дурнем... Ишь, врыцари ему восхотелось...

— Во дурень! — ахнул Олег. — Что в рыцаряххорошего?

— Ему... объ...ясни...

— Чего ты туда залез? — удивился Олег. —Медведя в рыцари посвящаешь?

— В рыцари... не так... Сгони его с меня. Он мнедоспехи помял!

Олег вытащил из мешочка рыбину — все равно протухла, —швырнул медведю. Тот с готовностью слез с рыцаря, благодарно подобрал лакомствои вломился в заросли. Слышно было, как затрещал орешник, вскрикнула испуганнаяптица, и все затихло.