Мефодий Буслаев. Огненные врата - Дмитрий Емец Страница 8

– Все верно. Только не взрослый человек, а ребенок, выросший в Тартаре…

Дафна хотела заняться куриной ножкой, но когтистая лапа, вынырнувшая из горловины рюкзака, загарпунила ножку и уволокла. А еще через секунду послышался звук разгрызаемого сустава и голодное урчание.

Контрабандная кошка Тетьзины подозрительно выглянула из-под прилавка и хрипло мяукнула. Она была такой толстой, что давно уже не столько ходила, сколько каталась мячиком.

– Слушай, меня тут мысль одна занимает. Почему я не умер, когда узнал Ирку? Ну, что она та девушка, с которой мы когда-то дружили? Всякий, узнавший валькирию, умирает. Нелогично получается, – внезапно спросил Меф.

Гладкий лоб Дафны прорезался складкой. Только Буслаев мог искать логику там, где стоило просто радоваться.

– Валькирию! Когда ты узнал Ирку, она больше не была валькирией. Видимо, так.

– А-а, – кивнул Меф. – Тогда ясно… Все же интересная штука с Зигей получается. Они затянули живого младенца в Тартар и вырастили его там. Интересно, он там один такой?

Дафна не знала. Буслаева позвал из коридора однокурсник. Меф вышел из буфета. Дафна потянулась за ним, но ее окликнула Тетьзина:

– Светлая челочка! Ходь сюда! Да, ты-ты!

Натянув на лицо вежливо-вопросительное выражение, Дафна приблизилась.

– Не сбегай! Коробку свою забыла! – сообщила Тетьзина.

– Какую коробку? – растерялась Дафна.

– Вон, за стулом стоит!

Дафна оглянулась и, точно, увидела за своим стулом коробку из-под обуви.

– Это не моя.

– Правда, что ли? – не поверила Тетьзина. – Нечего крутить! До тебя тут ничего не было!

Дафна осторожно подняла крышку. Внутри коробка оказалась пустой. На дне фломастером было размашисто написано:

«Скоро тебя здесь не будет! Мы обе это знаем. Не волнуйся, я о нем позабочусь».

– Что это? – тихо охнула Даф.

Тетьзина рассеянно заглянула в коробку, но читать не стала. Ее волновало другое.

– Попробуй только здесь ее выкинуть! С собой уноси! Забьют ведро бумагой, а сверху суп сливают! Ученые девушки, блин! Гордость родины! – произнесла она с негодованием.

Злоба или другая страсть какая, поселяясь в сердце, стремится – по непременному закону зла – излиться наружу. Оттого обыкновенно говорят о злом или разгневанном человеке, что он выместил свою злобу на том-то или выместил гнев свой на том-то. В том и беда от зла, что оно не остается только в сердце, а силится распространиться вовне. (…) Как пары́ или газы, во множестве скопившись в запертом месте, усиливаются извергнуться вон, так страсти, как дыхание духа злобы, наполнивши сердце человеческое, также стремятся из одного человека разлиться на других и заразить своим смрадом души других.

Св. Иоанн Кронштадтский

Средний Тартар – место кислое. В нем нет ни ужасов Нижнего Тартара, ни бредовых, часто сменяющихся видений Верхнего Тартара, по которым бедная душа бродит, не зная, за что зацепиться. Это серый бескрайний город, днем душный, ночью затхло-влажный. Улиц нет, да они и не требуются. Всюду расстилается громадная безрадостная равнина с хаотично разбросанными редкими строениями. Жалкие сарайчики и лачуги заполняют пространство между огромными, с размахом начатыми, но недостроенными зданиями.

Остовы сгоревших танков соседствуют с обломками серпоносных колесниц и громоздкими стенобитными орудиями времен монголов. Все здесь стремительно разрушается, но ничего не уничтожается до конца. Кажется, запятнавший себя предмет, некогда несущий смерть, и рад бы рассыпаться в прах, но, достигнув определенной точки разрушения, застывает и остается таким навеки.

Тем серым утром рядом с Канцелярией Лигула остановилась громоздкая, с двумя большими деревянными колесами, повозка. Повозку везла огромная облезлая птица, похожая на страуса. Именно похожая, потому что при более близком рассмотрении становилось ясно, что страусом она не является. Могучий клюв птицы выщербил бы бетонную плиту. Перья на коротких, совсем не летных крыльях, отразили бы выпад меча, а ударом ноги – главного своего оружия – она легко раздробила бы прочный череп зверя из нижних расщелин.

Охраняющие Канцелярию стражи из Нижнего Тартара шагнули к повозке, когда с места возницы ловко спрыгнул невысокий, гибкий и худощавый молодой человек. В первую минуту могло показаться, что ему лет шестнадцать, и, лишь разглядев его внимательнее, понимаешь, что по земным меркам ему никак не меньше двадцати.

Короткие светлые волосы; нос, сломанный у переносицы, отчего нижняя часть глядела утиным клювом; крепкие, белые, неровно растущие зубы. Вокруг рта – россыпь красных прыщиков. На правой щеке страшный, зарубцевавшийся ожог размером с ладонь.

Бросалось в глаза, что собственная внешность заботит юношу мало. Даже четыре кольцеобразные серьги в правом ухе служили не как украшение, а как колчан для метательных стрелок, некоторые из них были пропитаны парализующим ядом, а некоторые – смертельным. Чтобы дротики случайно не оцарапали кожу – в каждом кольце было небольшое расширение, в которое вставлялся отравленный конец стрелки.

Над левым плечом поднималась рукоять длинного меча. В руке молодой человек держал мешок. Облезлая птица издала призывный скрипучий звук. Юноша оглянулся и подошел к ней. Страус был так велик, что голова хозяина доходила ему только до середины груди. Юноша поднял руку и потрепал птицу по кожистому наросту на нижней челюсти. Страусу это доставило большое удовольствие. Птица застыла и даже опустила на глаза мигательную перепонку, чтобы ничто не отвлекало ее от наслаждения.

Бросив страуса непривязанным, юноша направился к крыльцу Канцелярии. Птица зашагала за ним, волоча повозку. Услышав стук колес по камням, юноша обернулся и сердито цокнул языком, подав рукой знак, понятный только ему и птице:

– Ар! Ждать!

Птица остановилась и стала смотреть на недостроенную башню – двойника Вавилонской, протянувшуюся вверх метров на шестьсот, но так и не завершенную. В нижнем ярусе башни жили тринадцать казненных ведьм, которые видели вещие сны. Лигул любил советоваться с ними, узнавая мнение предшествующих ему владык мрака. Обычно по одному и тому же случаю ведьмы видели сны разного содержания, и тогда Лигул выбирал из снов самый удобный для себя.

Если решение оказывалось для мрака удачным – ведьма получала в подарок бусы. Если ошибочным, Лигул заявлял, что ведьма утаила истинное мнение предшествующего владыки, наврала что-то свое и должна отправиться в Нижний Тартар, в кипяток.

Пузырились кислотные лужи. С болота дул затхлый ветерок. Мертвые деревья тянули черные ветви к слепому небу. На виселицах, не убранных со времени Кводнона, болтались скелеты. Они раскачивались и, щелкая зубами, умоляли всех послушать, где зарыт клад. Если кто-то по неопытности соглашался, скелеты осыпались костями и разрывали его в клочья.