Сколько стоит корона - Катерина Коновалова Страница 8

Дойл сел на табурет, чтобы дать ноге отдых.

— Болтаешь дерзко. Сколько тебе лет?

— Будет пятнадцать, — Риверс гордо вскинул голову.

Дойл потер подбородок. Он собирался забрать этого ребенка ко двору и следить за тем, что из него вырастет. Подозревал, что ему не помешает северянин, лояльный к короне и ручной. Но Риверс не был ручным. Он был диким зверенышем этих краев, а его руки уже были руками воина — не мальчика. Он умел держать меч, наверняка отлично сидел в седле, а одна его короткая реплика показывала, что он отнюдь не трус. Неручной дикий северянин был ему не нужен. Риверс был ему не нужен.

— Каковы твои права на корону?

— Я — единственный законный потомок короля Ольдена Шестого. Ваш дед, милорд страшилище, был рожден вне брака, — огрызнулся Риверс, и тем решил свою судьбу. Дойл поднялся с табурета, подошел к Риверсу поближе, взглянул в глаза — совершенно бесстрашные, и вздохнул. Пожалуй, ему нравился этот мальчишка — смелостью. Говорить о мужестве легко, а вот бросать оскорбления врагу, взявшему тебя в плен, будучи безоружным — на это нужна действительно большая смелость. Дойл это слишком хорошо знал. К сожалению, как это часто бывает, в придачу к смелости Риверс получил маловато ума.

Он умер быстро — тонкий узкий кинжал вошел ему между ребер в сердце. Мальчишка захлебнулся, закашлялся. Тело упало на ковер. Дойл вытер кинжал о его белую в грязных разводах рубаху и вложил обратно в ножны.

На то, чтобы построить переправу, добраться до крепости Хент и завершить показательные казни изменщиков и заговорщиков, а также любезно помиловать тех, кто не был ни в чем виноват, ушло пять дней, и еще неделя потребовалась, чтобы вернуться в столицу с полной победой.

К этому времени замок опустел: праздник закончился, и лишние люди разъехались, остались придворные и те, кого король пригласил ко двору на время.

Дойл с своим войском прошел по главной улице Шеана, за ним провезли начавшее подгнивать тело милорда Гая. Народ встречал их рукоплесканиями и приветственными криками — но какими-то не слишком уверенными — они предпочли бы встречать вернувшегося с победой блистательного короля. Радоваться милорду Дойлу в народе было не принято.

Зато Эйрих встретил его с распростертыми объятиями, правда, его взгляд был настороженным. Дойл уловил это мгновенно, поэтому не удивился, когда, кратко поздравив его перед всеми с победой и поблагодарив за верную службу, король велел ему следовать за собой.

В небольшой комнате возле зала для приемов было тепло, горел камин. Эйрих сам помог брату снять доспехи, указал на кресло, а потом спросил:

— Что с Гаем и Риверсом?

Дойл откинулся на спинку кресла и сказал:

— Мертвы оба. Гая я казнил как мятежника — его телом можно полюбоваться на центральной площади.

— А Риверс?

Они оба понимали, в чем смысл этого вопроса.

— Погиб в бою. Большая жалость, — ответил Дойл ровным тоном, словно сообщал какую-нибудь пустячную светскую новость. — Храбрый был юноша, как и полагается потомку Ольдена. Его опознали — лицо совсем не пострадало. Я взял на себя смелость распорядиться, чтобы его торжественно похоронили в Хенте.

Эйрих едва заметно кивнул — можно было не беспокоиться, что через год появится другой юноша, называющий себя Риверсом и претендующий на корону.

— Ты поступил правильно, дорогой брат, — сказал он вслух, а Дойл спросил:

— Что произошло в мое отсутствие?

— Твои соглядатаи вынули из меня всю душу, — улыбнулся Эйрих. — Теперь, когда ты вернулся, я ни минутой дольше не желаю видеть физиономию нашего святейшего отца.

— Он берег твой покой как верный пес, — ответил Дойл.

— А теперь забери его обратно на псарню — и подальше от меня. Его люди не оставляли меня одного даже в спальне. Хочу приласкать жену — и чувствую, что кто-то на меня смотрит. Даже рыцари были бы лучше — их хотя бы видно по доспехам.

Дойл рассмеялся и хлопнул себя по колену:

— Отличная работа. Я велю им стоять спиной к постели, когда они сторожат твой сон.

— Лучше убери их подальше, — хмыкнул Эйрих, — а то королева начнет сомневаться в моей мужественности.

— Твоя мужественность, дорогой брат, уже давно неоспоримый факт для все страны, — ответил Дойл, — так что одна королева не подпортит твоей репутации.

— Что же ты за ядовитая гадюка, дорогой брат? — спросил король в тон ему, но ответа не дождался и уточнил: — Так могу я теперь спать без охраны?

Дойл вздохнул и честно сказал:

— Нет.

Взгляд короля из насмешливого разом сделался суровым.

— Есть то, чего я не знаю?

— Есть то, чего пока не знаю я, — отозвался Дойл. — Смутные намеки, шорохи, подозрения и слухи. Отец Рикон в мое отсутствие должен был узнать больше. Но в столице не так спокойно и безопасно, как мне бы хотелось.

Эйрих облизнул сухие губы.

— Еще один заговор?

— Возможно. И пока я не узнаю точно, я бы хотел, чтобы ты был под надежной охраной.

— Кого ты опасаешься?

Дойл молчал почти минуту, прежде чем ответить:

— Всех.

Заговор — любой заговор — это спрут. Он тянет свои щупальца, обвивает ими сначала тонкие стебельки, а потом мощные стволы, на которых держится власть, расшатывает их, травит ядом до тех пор, пока они не рассыпаются в труху. Уничтожать щупальца бессмысленно — нужно найти чувствительное брюшко и проткнуть его насквозь. Если же в деле замешаны ведьмы — нужно быть осторожным вдвойне.

— Всех, Эйрих, — повторил он, — и буду опасаться, пока не пойму, что здесь затевается.

Король ничего не ответил, и Дойл, оставив доспехи лежать тяжелой грудой, прихватил меч и поковылял к себе в покои. Впрочем, на отдых и не рассчитывал — как он и предполагал, возле дверей уже стоял, завернувшись в серый балахон, Рик.

— Поздравляю вас с победой, милорд, — по своему обыкновению почти беззвучно, но как-то очень весомо сказал он. Дойл кивнул и пригласил входить.

В спальне было нетоплено и холодно до стука зубов, но Дойл не обратил на это внимания или, точнее, сделал вид, что не обратил: в глубине души ему захотелось немедленно вызвать идиота-управляющего и лично всыпать ему плетей. Ледяная выстуженная комната обещала ему тяжелую ночь, плечо опять сведет проклятой болью, ногу начнет выворачивать и корежить, как в тисках. Однако его лицо осталось совершенно спокойным.

— Я не стал бы беспокоить вас, милорд, едва вы вернулись из тяжелого похода, — продолжил Рикон, быстрым взглядом, едва заметным под тяжелым капюшоном, обводя комнату и задерживаясь на пустом камине.

— К делу, отец Рикон, я верю, что ты не потревожил бы меня из-за пустяков. Говори.