Ступени в вечность - Людмила Минич Страница 81

Девушка подобралась к хранителю поближе, наклонилась, заглядывая в лицо. Густая тень мешала разглядеть его, видно только, что обличье сильно заострилось, будто высохло. Скоро она так ему задолжает, что и за целую жизнь не расплатится, подумала Маритха. Однако её спутник в отличие от всех остальных в этом мире, похоже, и не собирался ничего с неё требовать. Ему повелел Великий, и Тангар, не разбираясь ни в чем, слепо следовал за Маритхой, оберегая от несчастья.

Если бы не наказы Раванги, если бы хранитель шёл с ней по зову сердца, а не долга… Если бы суровый горец хоть раз посмотрел на неё с лаской, хоть раз удержал её, словно невольно, прижал бы к себе покрепче, помогая залезть на скалу… будто невзначай… Если бы Маритха была ему хоть немного дороже тюка, доверенного Великим, бесполезного груза, что надлежит на место доставить… Тогда бы она его полюбила, и намного больше, чем Игана. Тут же позабыла бы про союз, освящённый Бессмертными, пошла бы против закона. И про кару за это не вспомнила б… уж хуже, чем сейчас, ей все равно не будет. Если б только он… Тогда она согласилась бы платить за ослушание, все что угодно бы сделала!

Но Тангар одному только Раванге верен. И Маритхе ни за что платить не придётся. Может, оно и к лучшему.

Она вытащила из кучи, добытой Тангаром, почти целый коврик из игольника и примостилась на нем рядом со спящим, привалилась к стене. Сколько же прошло? Есть уже полдень? Ещё недавно ей казалось, что за несколько дней, отоспалась, но нет, голова клонилась на грудь. Раз удалось хоть немного согреться, надо отдохнуть. Слезящиеся от ветра глаза прикрыть, а если что случится… уши-то у неё на месте.

— Давай просыпайся! — яростно тряс её хранитель.

— Что такое? Что случилось? — испуганно озиралась Маритха, подрагивая со сна.

— Ничего пока, кроме того, что далеко за полдень перевалило, — злился Тангар.

Ну что за человек такой! Она к нему всем сердцем прикипеть была готова, а он то и дело из-за пустяков злится! Солнечный свет все так же густо лился сквозь дыры в скале, значит, до вечера ещё неблизко. Сам отдохнул, Маритха силы поправила, так что убраться отсюда до темноты они успеют.

— Перев-валило, — поёжилась она, чуть ли не с носом уходя в чужой арчах. — И что с того? Зато хорошо отдохнули. Сам-то, — посмотрела на него, — как тень. Того и гляди, по дороге свалишься.

Теперь, когда хранитель высился над ней, его обличье вышло далеко из тени. При последних словах девушки он презрительно сощурился.

— Пока что это мне подымать кой-кого приходится. Собирайся. И так уж времени потеряли… бурдюк целый.

— А ты зачем пустой бурдюк с собой тащил? — вспомнила Маритха.

Она все ещё потирала занемевшие ноги. Никакой охоты не было вставать. До завтра можно было подождать, а не в поход собираться на ночь глядя.

— А воду в чем потащим?

— А у тебя и вода есть?

Девушка завозилась, оглядываясь в поисках фляги. Снова пить охота, хоть в горле и так саднит от ледяной воды.

— Нет пока. Зато, когда отыщем, пригодится.

Насмешничает.

— А ты все это там нашёл? На том самом месте?

— Там.

— А люди?

— Что люди? — угрюмо переспросил он, рассматривая коврик под нею.

— Нам что, двоим только так повезло?

— Вряд ли. Там до меня уже пошарили хорошенько. Хоть и шарить уж негде было.

— А ты их не видел? — продолжала расспрашивать девушка.

— Нет. Сказано — до меня приходили.

— А это все, — указала она на узел, — ты как нашёл? Если там «пошарили хорошенько»?

— Всего не обнюхаешь. Трупы и обломки далеко пораскидало… Да и опасно… после всего-то…

Девушка задохнулась, жалость комом подступила к самому горлу, набухла слезами, рвущимися наружу. Глоток ледяной водички бы, хоть один. И больше никаких расспросов!

Вот же она, брошенная фляга, заплетённая в кожаный шнур!

— У тебя хоть капля осталась? Из фляжки? — вдруг спросил Тангар.

Маритхе стало невыразимо совестно. Бурдюк-то пустой. Если бы он воду отыскал, то был бы полный. А весь свой водяной запас хранитель ей оставил. Ещё вчера.

— Чуточку, — насилу выговорила она, думая о последнем глотке, что теперь ей не достанется. — За тобой валяется. Да нет, с другой стороны. Да оглянись же!

Нашёл. Поколебавшись, ей таки протянул.

— Я… — сглотнула слюну Маритха, — не очень-то… Пей, если надо.

Тангар быстро осушил несколько глотков, что после неё остались.

— Потому и хотел пораньше выйти. Чтобы до воды успеть. Теперь уж завтра. Потерпеть придётся.

Голос его весьма чувствительно подхрипывал. А дойдёт ли он до воды-то? И Маритха вместе с ним?

— Завтра так завтра, — делано протянула девушка, проклиная себя за небрежение. — Ведь не умрём же…

— Ты собираться будешь?

— А что мне собираться, — еле встала она наконец. — Это у тебя целая гора тут…

Он ловко выдернул коврик, потянулся за её вторым арчахом, но, к облегчению Маритхи, передумал. Вместо того скинул свой, совсем оборванный какой-то, взял прежний, что девушке оставлял, привычно затянул ремни. В рванину, которую сбросил, запихнул «добро», вывороченное Маритхой на каменное дно пещеры.

— Этот пускай у тебя будет, если сама потащишь.

Она мелко закивала.

— Ничего, — глянул хранитель, взваливая узел на плечи, — на солнце отогреешься. Пошли, что ли?

— Пошли.

Тангар зашагал к щели, неловко припадая на ту самую ногу. Лохмотья понизу были перетянуты какой-то тряпкой. Совесть Маритхи не выдержала, окликнула его.

— Что там у тебя с ногой? Может, я посмотрю?

— Посмотрено уже, — даже не оглянулся хранитель.

— Постой, Тангар! Хоть чуточку постой! — взмолилась она.

— Да все там в порядке, — полуобернулся он. — Вот растревожилась…

— Я спасибо хотела… Бережешь меня, бестолковую… Себя не жалеешь.

Он повернулся всем телом, зыркнул. Потом уже пристально вгляделся.

— Я и гляжу… сама не своя ты. Чего тут уже натворила, пока я ходил? Почему Великий Раванга велел… от тебя ж самой и беречь? Или как?

Девушка вздохнула. Если бы все рассказать можно было!

— Да ничего такого… Чуть не замёрзла. Великий вовремя явился. А так ничего…

— Ничего! — Он гневно фыркнул. — А я-то уж вообразил!

— А ещё, — внезапно решилась Маритха, — никому я больше не верю, Тангар. Вот только тебе ещё…

Хороший человек, человек сердечный её хоть словом бы ободрил, а ещё того лучше — на груди пригрел. А этот молчал, озабоченно вглядывался в дыры в скале, проверял, не меркнет ли дневной свет.