Энгус. Первый воин - Орландо Паис Фильо Страница 83

— Церковь верит в Семена Слова, Энгус, в факт веры, утверждающей, что Бог может тронуть сердце любого человека в любом уголке земли. И все те, кто искренне жаждет справедливости и честны в своих поступках, даже являясь язычниками, будут принадлежать к царству Божию, где бы ни находились, пусть даже они живут в диком племени на всеми забытом краю мира.

— Счастлив слышать это, преподобный отец, поскольку никогда в жизни не видел я человека более благородного, чем мой отец, а он не был христианином.

— Христианство — это не клетка Святого Духа, а еще меньше Церкви, Энгус, хотя и имя нашего Спасителя Иешуа означает «Бог спасает». Все пустынножители-священники подтверждают: христианин следует Христу. И знай, что твое имя, Энгус, означает «Из любви к Богу».

После этого отшельник попросил меня вернуться сюда завтра для последнего главного разговора, совершенно частного, на который я должен явиться лишь вдвоем с королем. Затем благословил меня и Альфреда и удалился вместе с монахами.

А я остался со всеми сомнениями, со всеми тайнами, не менее таинственными, чем сам меч, который держал теперь в руках. Король Альфред тронул меня за плечо и напомнил, что пора возвращаться:

— Завтра мы снова придем с тобой сюда.

На завтра мы с королем снова прибыли в древний Стоунхендж. Когда мы появились, отшельник молился в центре каменного кольца, но, заметив нас, встал, перекрестился и шагнул нам навстречу:

— То, что я сейчас открою тебе, Энгус, потребует всех твоих сил и всего твоего понимания, основанного на вере. Не бойся, Бог с тобою даже в самые темные твои минуты и дни.

Я вздрогнул, как вздрогнул и мой друг Альфред, услышав такие речи.

— Энгус, — печально продолжил отшельник, низко опустив голову, — король Родри Ап Мерфин, тот, кого все звали Родри Маур, — мертв!

Я пошатнулся и упал как подкошенный на мягкую сырую землю.

Начал накрапывать мелкий теплый дождь.

— Лучше выпить всю горечь разом, Энгус, чем отравляться капля за каплей. В битве против Цеовульфа и датчан погибла и Гвинет.

Тут я уже и вовсе зажмурился от боли, словно меня ударила молния. Голова у меня закружилась, и я пришел в себя, лишь когда руки отшельника и Альфреда легли мне на плечи. Передо мной продолжали проплывать картины жизни с Гвинет… И вот теперь все грезившееся счастье, вся красота завоеванного мира стали ничем, прахом, пылью… Словно буря пронеслась над моей жизнью, вырывая с корнем деревья, сравнивая с землей здания. И эта нерассуждающая черная сила теперь упрямо твердила мне, что всем моим планам, всем мечтам и надеждам пришел конец. О, Гвинет, которую я любил больше всего на свете… Ее больше нет среди живущих.

Я вцепился ногтями в землю, и мир завертелся у меня перед глазами. Я упал лицом прямо в землю, в грязь. Как, за все страдания, за все сражения и усилия получить в награду такое неслыханное поражение и такую чудовищную потерю! Я рычал и ревел от боли, и рев мой сливался со стоном и слезами земли…

Альфред и отшельник печально смотрели на меня, а я валялся на земле, как тряпка, как старые ненужные лохмотья. Но во мне не было стыда, хотя еще за минуту перед этим я и считал себя настоящим воином. Что ж, пусть теперь я стану лишь бренными человеческими останками. Я думал обо всех потерях, которые понесла Британия, а может быть, еще несет и сейчас; думал о преданных мне воинах, бывших рабах, и о том, какое горе скрывают их мужественные лица. О, сколько трагедий таится за спокойными с виду лицами этих несчастных людей! Думал я и об Альфреде, о его мужестве и настойчивости.

Молчание сопровождало мои страшные мысли, и снова перед моим мысленным взором возникли Гвинет и король Родри, всегда бывший отцом своему народу…

— Какое несчастье… Но что нужно сделать, чтобы немедленно наказать норманнов?

— Должен сообщить тебе, Энгус, что Оуен и Гвенора уже разбили врага и восстановили справедливость. После той страшной потери они немедленно обвенчались и, объединившись с сыновьями Родри, наголову разбили Цеовульфа.

— О, проклятье! Ведь я столько сражался за Господа и, наверное, заслужил лучшей доли! — Смерть Гвинет запустила когти в самую сердцевину моей веры. Она покусилась на то, что я уже считал неколебимым.

— Но вера не кончается, Энгус, — глубоко скорбя, напомнил мне старик.

— Но что же это за Бог, который награждает детей своих такой несправедливостью?! — гневно воскликнул я, почти с ненавистью глядя в глаза отшельника.

Однако он ответил мне нежным любящим взглядом и сказал то, что навеки запечатлелось в моей душе:

— Энгус, много раз человек в своей жизни сталкивается с несправедливостью и всегда вопрошает: за что?! За что в мире так много страданий? За что позволяет Он свершаться всем этим бедствиям и повергает людей в такое изобилие несчастий? И ответ, Энгус, заключается лишь в одном слове: человек. Ведь Бог не говорит человеку: «Убей его!» или «Разрушь его дом и забери себе все, если считаешь, что так нужно сделать». И не говорит Он: «Ненавидь брата своего, уничтожь, преврати его в пыль, чтобы зарыдали его женщины». Ничего этого Бог не приказывает человеку, Энгус, и только сам человек приказывает это себе, плодя несправедливость и смерть. Ибо человек — раб греха, того греха, который Бог так хочет убрать из его души. Но мы свободны в своем Боге, и потому выбор за нами, мы должны сами принимать решения и быть хозяевами своего пути под Божьим благословением.

Я встал на колени и смотрел на старика, желая услышать от него что-нибудь еще, что могло бы уменьшить мою боль и успокоить мою душу. Что-нибудь, что повело бы меня дальше к Богу. Но я больше ничего не услышал, и моя боль снова кинула меня на землю, и снова я рычал, как раненый зверь, ибо потеря Гвинет означала для меня самое тяжелое и окончательное поражение. Скоро рев мой превратился в хрип, который эхом разносился над таинственными камнями. В этой боли мне хотелось схватить свалившийся на меня неизвестно откуда меч и зашвырнуть его подальше и освободиться от этой непосильной ноши, которая была мне не по плечу.

Я схватил меч и стиснул рукоять изо всех сил. А затем отбросил его как можно дальше и снова упал на землю. И снова плач мой разнесся далеко над камнями и лесом, и только спустя какое-то время я вдруг понял, что рев этот исходит вовсе не от меня. Это ревело от боли какое-то животное, и вся местность вокруг заливалась ярким красноватым светом. Рев становился все сильнее и сильнее, и вот — земля зашаталась подо мною.

Я собрал все свое мужество и шире открыл глаза. И тогда, отерев слезы, я вдруг увидел перед собой страшилище, застилавшее все небо. Это было то чудовище, которое я видел во сне в обители Ненниуса, но только оно оказалось огромным, созданным из огня, и угрожающе рычало в страшном гневе. Никогда я не видел такого мощного, гордого и в то же время пугающего образа. Это было фантастическое видение над древним капищем… Но вот гигантский зверь из огня, издав последний ужасающий рык, стал таять на глазах и наконец растаял, как дым от потухшего костра.