Тень воина - Владимир Перемолотов Страница 83

Журавлевец дернулся повернуться, но сдержался. От удивления он даже решился перебить Голос.

— Погоди, погоди… Какая роща? Какое озеро? Тут песок. Пустыня.

— Там роща.

Гаврила истово замотал головой.

— Я только что был там.

Он вспомнил жару, сухой, высушенный не одним столетием жары песок.

— Там песок и жара.

— Там зеленый лес и пахнет маслом и смолой.

Гаврила замолчал, почувствовав, что неведомый голос хочет посмеяться над ним. Он молчал, ожидая то ли насмешки, то ли издевательства, но Голос так же молчал.

— Моя голова еще не остыла от жара, что Солнце льет над твоим убежищем. Там, за стенами — сухой ветер, и царапающий кожу песок, — сказал Масленников. Он оглянулся, рассчитывая в темноте разглядеть насмешливую улыбку Бога. Вместо этого он снова услышал голос.

— С твоими глазами твориться что-то странное, смертный. Передо мной зеленый лес, жрецы украшают священный водопад, сотни людей, спешащих к храму, голубое небо и облака, смиряющие жар солнца.

То, о чем говорил Бог, быть не могло. Точнее могло, но только в одном случае — если его путь от входа в пещеру до алтаря занял несколько сотен лет. От этой мысли Гаврилу продрал озноб, но он только сжал кулаки. Такие вещи случаются с Богами и героями, а не с простым журавлевским смердом.

— Ты видишь прошлое, — устало сказал журавлевец, — а я — настоящее.

— Прошлое, настоящее… Это важно только для тебя, смертного. Мне все одно — настоящее или грядущее. Для меня нет разницы.

— Ты, конечно, прав, — отозвался Гаврила. В конце концов замок Ко был и в настоящем и в прошлом. Наверное, он был даже в будущем. Так что, какая разница, где его видел здешний Бог?

— Неважно, что вижу я, важно только то, что видишь ты. Где замок?

— Когда пройдешь через лес и выйдешь к озеру…

Голос замолк, то ли вспоминая, то ли ожидая возражений. Гаврила не стал ерепениться.

— И…?

— Потом будут горы, а за ними — равнина с горячими источниками. Пойдешь на восход солнца, к городу Киру. Там, в самом сердце леса увидишь замок. Это он и будет.

Последнее слово громыхнуло, словно удар кузнеца. Звук несколько раз упруго оттолкнулся от стен, колыхнул пламя факелов и исчез.

— Спасибо, — отозвался Гаврила. Его коснулось странное чувство. Он ощущал, что должен сказать это, одновременно понимая, что никто его уже не слышит и никому его благодарность не нужна. Бог исчез.

В голове его сложилась картина пути. Здешний сумасшедший Бог сказал больше того, что было нужно, но зато теперь он хотя бы знал направление. Теперь в жизни появилась хоть какая-то определенность, и он улыбнулся.

— Доволен?

Гаврилова голова взлетела и опустилась.

— Кажется да.

— Кажется? — старик удивленно поднял брови. — С тобой говори Бог! И не просто говорил. Он отвечал тебе!

Гаврила кивал на каждое стариковское слово.

— Да, конечно. Только странный он у вас. Чудной какой-то.

Старик дернулся, словно его ударили. Лицо вытянулось, став строже. Гаврила понял, что сказал что-то не то, и поспешно добавил:

— Все у него в голове перепуталось и прошлое и настоящее…

Старик стоял, явно не зная, что делать. Спеша объяснить свои слова Гаврила перспросил:

— Ну, где тут кипарисовая роща? Где? А водопады? А сотни паломников?

Он повернулся, разводя руками, готовый обнять хотя бы десяток паломников, если те и впрямь отыщутся, но когда обернулся, не увидел не только их, но даже и старика. Тот пропал, словно Бог еще раз явил свою мощь, сделав жреца невидимкой. Гаврила понял, что что-то уже пошло не так. Рука сама собой потянулась к затылку и потащила меч.

Вт она — несправедливость мира. Ну зачем ему неприятности именно сейчас, когда дорога впереди была почти определена, когда он почти видел конец пути?… Это было несправедливо.

— Я не оскорблял твоего Бога, — громко крикнул он, прикидывая, сколько еще жрецов, тут может прокормиться на той скудной похлебке. Ну, десяток, ну полтора… Большему числу тут не выжить. Он не думал, что ему ответят, но ошибся.

— Бога нельзя оскорбить.

— Хорошо, что ты понимаешь это, — облегченно вздохнул Гаврила. Его по-прежнему окружали темнота и камень.

— Но ты все-таки попытался, — прервал его старческий голос. — Такого Бог не прощает.

Темнота вокруг наполнилась угрозой.

— Бог? — переспросил Гаврила, потихоньку двигаясь к выходу. — Бог или его слуги?

— Какая разница виноватому? — ответили ему вопросом на вопрос.

Темнота умолкла. То есть не замолчала, а перестала говорить с ним человеческими голосами. Вместо несправедливых и обидных, но человеческих слов темнота разразилась звериным ревом. Звук вошел в Гавриловы уши, но вместо того, чтоб превратится в тишину, холодком забрался под кожу. В глубине пещеры что-то треснуло, посыпалось мелко… Это походило на поток золотых монет из колдовского сундука, но Гавриле и в голову не пришло, что там происходит что-то похожее. Незачто тут ему золото отвешивать. Незачто.

Вдалеке вспыхнули два тусклых огня. Гаврила покрепче ухватился за меч.

Он подумал, что это глаза, но быстро сообразил, что ошибся. Тварь такой величины не смогла бы войти в пещеру.

Он оказался прав. Уже несколько мгновений огни сошлись, потом снова разошлись. Кто-то шел, а может, спускался со скалы, держа руках по факелу.

«Вряд ли тут больше двух-трех воинов, — подумал Гаврила. — Кому нужен их сумасшедший Бог?»

Поняв, что его ждет, он успокоился. Прорваться наружу через двоих-троих не самых лучших стражников — это не страшно. Это не схватится с самим Богом.

Факелы приблизились. Стараясь обойти его, воины разошлись в стороны…

Свет над головой вспыхнул ярче. Там зажгли кучу хвороста или бочку со смолой. Темнота раздвинулась, показав не такие уж и далекие стены. Гаврила поднял голову вверх, улыбаясь ничего не понимавшим в воинском деле жрецам. Непонятно о чем они думали, но сделанное ими пошло ему на пользу. Теперь он мог видеть противников. С той же ухмылкой он опустил глаза и обомлел.

То, что он увидел, было как удар в лоб.

Смертельный удар, от которого не оправиться.

Не было перед ним никаких ни жрецов, ни воинов.

А стоял в десятке шагов зверь-шишига. Не такой, конечно, как в Киеве, раза в три поменьше, но и этого ему должно было хватить с избытком. В каждой руке она держала по факелу. Остолбеневший Гаврила как стоял, так и остался стоять, даже рот не закрыл и улыбку с губ не сбросил. Что-то внутри него уже сопоставило его и шишигу — силу, рост, проворство и услужливо подсказало, чем все это непременно кончится. Неприменно…