Охотник за смертью. Война - Саймон Грин Страница 86

– Спасибо тебе, – неожиданно сказал Кит. – За то, что привез меня сюда. За то, что ты мой друг. Я знаю, что это не просто. Никогда не знал, как это – быть другом. Опыта не было. Сколько себя помню, всегда был один. И единственное, что умел – это убивать. Меня никто не любил, никто не верил, даже тогда, когда использовали меня для того, что не могли сделать сами. И до тебя у меня не было друга, Дэвид. Я никогда не жил по-настоящему, пока ты не показал мне, как это – жить.

Дэвид протянул руку и хлопнул Кита по плечу, дружески сжав.

– Слишком веселый сегодня день для таких мрачных мыслей. Забудь о прошлом, Кит. Здесь никому не интересно, кем ты был раньше, и никто из прошлого здесь нас не достанет. Мы можем воссоздать себя заново, и такими, какими хотим быть. Поехали, кто первый доберется до Оплота! Проигравший ставит всем выпивку.

– Давай! – крикнул Кит и врубил двигатель. Его флаер рванулся вперед, резко набирая скорость. Дэвид заревел в притворной ярости и бросился догонять. Они исчезли вдали, и только еще звучал их ясный, счастливый и беззаботный смех.

Оставив флаеры в подвале под Оплотом Дезсталкеров, они вошли в огромное старое здание, дружелюбно по дороге споря, кто же победил в гонке. Как бывало всегда, разница оказалась почти неразличимой, и они согласились на ничью. На самом деле каждому из них было все равно, кто победил, и это тоже было для них новым. Дэвид одобрительно оглядывал залы и коридоры по дороге в просторный обеденный зал. Оплот принадлежал Семье Дезсталкеров уже многие поколения и бывал на разных планетах. Последний раз Оуэн распорядился перенести Оплот на Виримонд по кирпичику и собрать на этой планете, право владения которой он купил. Традицией Семьи было, что каждый новый глава клана выбирал для своего Оплота новую планету, но Дэвида это не волновало. Виримонд ему вполне подходил, и даже приятно было восстать против семейной традиции, пусть и в такой мелочи. Он не хотел быть просто очередным Дезсталкером.

Много времени и сил у него ушло на ликвидацию всех следов Оуэна в Оплоте. Теперь лордом был он, и не хотел, чтобы что бы то ни было напоминало о его предшественнике. И потому все оставшееся имущество Оуэна он велел выбросить или сжечь и изо всех сил постарался заполнить залы и комнаты своими вещами. Честно сказать, все его личные мелочи выглядели довольно жалко и неуместно в огромном старом доме, забитом сокровищами и трофеями многих поколений Дезсталкеров, но Дэвид мог бы признаться в этом разве что Киту. В конце концов, имело значение лишь то, что и Оплот, и планета теперь принадлежали ему, Дэвиду, и когда-нибудь вряд ли даже кто-нибудь вспомнит, что был здесь когда-то и другой лорд.

Они почти добрались до обеденного зала, как их перехватил эконом. Дэвид бросил взгляд на толстую пачку бумаг у него в руках и громко вздохнул. Он ненавидел бумаги и ясно дал эконому это понять, но все же настаивал, чтобы все по-настоящему важные дела проходили через него. Эконом занимался ежедневной текучкой, но Дэвид не хотел, чтобы он принимал решения, относящиеся по праву к компетенции лорда Виримонда. Этот человек в ноль минут повернулся против Оуэна, когда императрица объявила того вне закона, а тот, кто предал одного Дезсталкера, с тем же успехом может предать и другого.

Эконом был человеком серым. Высокий, болезненно тощий, с серой сединой волос, он одевался в серое и обращал к миру столь же серое и бесстрастное лицо. Дэвид никак не мог избавиться от чувства, что этот человек про себя над ним насмехается. Казалось, ему безразлично все на свете, кроме содержания Оплота и собственных драгоценных бумажек; иногда казалось даже, что он считает Оплот своим, а всяких Дезсталкеров – просто посетителями. Весь его вид говорил: Дезсталкеры приходят и уходят, а Я и народ мой пребываем вовеки. Он постоянно жевал кусочки хлеба без масла и громко хрустел пальцами, если его заставляли ждать. Дэвид этого типа не переваривал, но старался сдерживаться. Он знал, что без него не сможет управлять Оплотом.

– Еще бумаги? – спросил он безропотно. – А до после обеда они подождать не могут?

– Именно это вы сказали перед завтраком, милорд, – ответил эконом своим спокойным и серым голосом. Как всегда, титул в его устах звучал оскорблением. – Эти различные дела лишь стали еще более безотлагательными. Я почтительно настаиваю...

– Ладно, ладно, – вздохнул Дэвид. – Там ведь кабинет в конце этого коридора? Можем пойти туда. И если это не окажется действительно важно, я тебя снова заставлю все серебряные ложки пересчитывать. Кит, ты пойдешь со мной. Если я страдаю, то и все будут страдать.

– Я бы ни за что на свете этого не пропустил, – ответил Кит спокойно. – Люблю смотреть, как у тебя жилы на виске набухают, когда ты пытаешься читать длинные слова. А кроме того, страдания улучшают характер. По крайней мере так мне говорили – сам я не пробовал. Каждый, кто хотел заставить меня страдать, мертв и похоронен. Иногда частями.

Дэвид устроился за письменным столом ставшего тюрьмой кабинета и стал пропахивать свой путь сквозь толщу бумаг. Кое-какой работы не избежать, если не хочешь утром проснуться и увидеть, что из-под тебя вытащили все, чем ты владел. Но какое-то извращенное удовольствие было в том, чтобы ставить свою подпись как можно более неразборчиво. Строго говоря, каждую бумагу надо было запечатывать фамильным кольцом с гербом, но кольцо оставалось пока у Оуэна, чтоб ему провалиться. Дэвид заказал новое кольцо, но еще колебался насчет его окончательного вида. К концу он уже только просматривал документы, чтобы лишь не подписать ненароком свой смертный приговор. От мелкого шрифта рябило в глазах. Кит сидел в сторонке, что-то напевая без всякого мотива. Кит любил петь, но, правду сказать, не мог выдерживать мелодию. Но так как никто ему никогда этого сказать не решался, Кит находился в блаженном неведении, что поет он, как пукающий в тумане гусь. У Дэвида не хватало жестокости открывать ему глаза. Сейчас Кит забавлялся, разглядывая эконома в упор, пока тот чуть не спрятался в собственные зашнурованные ботинки. Саммерайл нервировал эконома. Хотя Саммерайл любого нервировал.

Дэвид, просияв, подписал последний документ и откинулся в кресле с театральным вздохом. Эконом собирал документы, а Дэвид мрачно на него смотрел. Этот человек напоминал ему многочисленных наставников (никто из них долго не удерживался), пытавшихся вбить хоть что-нибудь полезное в его необузданный ум. И ни один из них не преминул напоминать ему о его разумном кузене Оуэне, прославленном историке. Оуэн всегда был примером всего, чем Дэвид не был и, как он знал, быть никогда не сможет. И неудивительно, что Дэвид ненавидел своего двоюродного брата еще до того, как его увидел. Они не были близки даже по крови: у Артура, отца Оуэна, был младший брат Саул. Он женился на Элоизе, чья сестра Маргарита была матерью Дэвида. В обычных обстоятельствах Дэвиду и думать не пришлось бы о семейном титуле, но отравленное наследие форсажа убивало многих Дезсталкеров еще до наступления возраста зрелости. И потому, когда Оуэн оказался вне закона, Дэвид стал владельцем титула и ответственности, которых он никогда не ожидал и никогда по-настоящему не хотел.

Особенно если все, что он должен делать в качестве Дезсталкера – это подписывать эти проклятые бумаги.