Стертые буквы - Елена Первушина Страница 88

Ксанта не поверила своим глазам. В первый момент, завернув за угол дома, она еще смогла разглядеть, как вдоль русла реки на город движется сплошная стена снега, но уже через несколько мгновений все утонуло в слепящей белой круговерти. К счастью, Крите такие бури были не в новинку, ловко орудуя длинным шестом, она сумела запахнуть ставни на окнах с наветренной стороны и даже навесить на петли ставен тяжелые щеколды. Ксанта как могла ей помогала. Потом они с немалым трудом пробились обратно к крыльцу через образовавшиеся заносы, а когда вновь попали в дом, оказалось, что каждая принесла с собой на плечах по целому сугробу снега.

Хамарна, сонная и безмятежная этой зимой, напоследок все же решила показать характер. И речи не могло быть о том, чтобы отправляться сегодня в гости. Кроме того, Ксанта, чувствовала себя виноватой перед Критой, Разумеется, история девушки была не так романтична, как история Алианны, но это не значило, что Криту можно бросить в одиночестве, свалив на нее всю работу. И с глубоким раскаянием в сердце Ксанта принялась за дело. Они принесли жертвы всем богам по порядку, выполнили обряды, необходимые для этого дня, затем приготовили обед. Поскольку Ксанта полагала, что Керви и Дреки решат и этой ночью остаться в порту, она уговорила Криту самой выбрать блюда и приготовить их по своему вкусу. Вечер они провели втроем с Нишаном, болтая, занимаясь рукоделием, рассказывая страшные истории, гадая по расплавленному воску и по теням на стене. Из-за закрытых ставен в доме было совсем темно, но Ксанта ясно слышала, что там, за стенами дома, ветер не унимается ни на мгновенье.

Следующее утро было таким же серым, холодным и промозглым. К счастью, священные обязанности и беседы с Нишаном, вернее, попытки выучиться его языку, занимали большую часть времени Ксанты, и ей было некогда скучать. Поэтому, когда ближе к ночи раздался робкий стук в дверь, Ксанта была поражена — внутренне она приготовилась провести на этом острове среди снежного моря еще не один день.

Жрица открыла дверь и ахнула, поразившись новой перемене. Ветер утих, белоснежный безупречно ровный снег, нарушенный лишь одной-единственной цепочкой следов, лежал вокруг дома, отражая звездное небо, пряча ночь в синих тенях между сугробами. На пороге стояла крошечная девочка, лет восьми в высоких не по росту тупоносых сапожках из войлока, до самых глаз укутанная в теплый платок.

Ксанта всплеснула руками и потащила нежданную гостью в дом. Оказалось однако, что девочка явилась вовсе не к ней, а к Крите. Они обе долго и очень серьезно шептались на кухне, после чего девочка была напоена горячим молоком, накормлена пирожком и без тени улыбки важно попрощавшись с Ксантой, зашагала прочь по сверкающей снежной равнине. Крита же обратилась к жрице с такими словами:

— Это Раита, дочь нашей соседки, она пришла сказать, что нынче ночью женщины с нашей улицы решили устроить посиделки и приглашают нас присоединиться к ним. Вы пойдете?

— С удовольствием, если это удобно, — немедленно отозвалась Ксанта.

— Конечно, удобно, все будут очень рады видеть вас.

Не откладывая дела в долгий ящик, Крита и Ксанта оделись и двинулись в путь. Войлочных сапог у Криты не было, вместо этого она предложила Ксанте длинные кожаные голенища, которые надевались поверх обычных коротких сапожек, застегивались тонкими ремешками на щиколотке и под коленом и в самом деле неплохо защищали ногу от снега.

Они шли по узкой петляющей тропке, проложенной Риатой, и зимняя ночь стояла вокруг во всем своем ледяном великолепии, во всей своей совершенной чистоте и покое. У Ксанты от восторга словно крылья выросли, она на диво ловко управлялась костылем даже в глубоком снегу, успевала порадоваться тому, что существует еще в мире такая красота, какую не постичь ни разумом, ни сердцем.

Вскоре тропинка слилась с другой, которая хоть была и не шире, но зато тверже под ногами, было ясно, что по ней до Ксанты и Криты прошли по крайней мере несколько человек. Тропинка привела их к домику, на склоне горы — куда более скромному, чем дом Керви. Последние несколько шагов пришлось взбираться вверх по довольно крутым и узким! утоптанным в снегу ступенькам и тут Ксанта замялась — она опасалась, что не справится с этим препятствием.

Поняв ее затруднения, Крита похлопала жрицу по плечу и сказала:

— Не бойтесь, подождите минутку, я сейчас приведу подмогу! Она взлетела вверх по ступенькам, хлопнула дверь домика, немного

погодя, послышались оживленные женские голоса и вниз, к Ксанте спустилась веревка, точнее длинный, ярко расшитый платок.

— Хватайтесь, мы вас вытянем! — крикнула Крита сверху.

Ксанта послушно обмотала конец платка вокруг запястья, уперлась костылем в снежную стену.

— И… взяли! — весело скомандовала Крита, платок дернули, Ксанта рванулась, ее подхватили под руки и через мгновение жрица уже была наверху на утоптанной снежной площадке. Ее спасительницы — пять женщин в таких же расшитых платьях с хохотом повалились в снег, упала и Ксанта и несколько мгновений чувствовала себя блаженно молодой и бесшабашной. Она тоже хохотала, пытаясь отряхнуть лицо от снежной пыли, и ей казалось, сейчас она вскочит из ледяной купели юной и здоровой. Чуда, разумеется, не произошло, просто ее вновь подхватили, поставили на ноги и повели к дому, по дороге продолжая перешучиваться и пересмеиваться.

В доме Ксанту и Криту бережно отряхнули от снега, провели в огромную, жарко натопленную кухню, занимавшую почти весь нижний этаж, усадили поближе к огню на лавку, застеленную овечьими шкурами, и сунули в руки по кубку с горячим вином с пряностями. Кубки были деревянными, но от этого вино показалось Ксанте еще вкуснее.

Теперь жрица могла наконец осмотреться. В кухне собрались около дюжины женщин самых разных возрастов — от юных девушек до Ксан-тиных сверстниц — и, похоже, самого разного достатка. Все были разряжены в пестрые вышитые платья, причем нельзя было определить, кто из них кто: кто сияющая жена, кто жемчужная, кто рубиновая-любимая, кто аметистовая-постылая. Головных платков и украшений сегодня также в заводе не было, зато глаза сияли и щеки горели. Женщины все время подливали себе вина из большого медного котелка и были уже изрядно навеселе — так что Ксанта бросилась их догонять. Это было ей не в новинку: еще дома на деревенских праздниках она скоро научилась в самом начале застолья напиваться мутноватой яблочной брагой как раз до той степени, чтобы развеселиться и забыть о всяких заботах, а потом лишь прихлебывать понемногу, чтобы остаться в узком коридоре между трезвостью и полным забвением. В этом веселом и в то же время еще довольно ясном состоянии духа она как-то легла с соседским белокурым парнем в кромешной летней тьме, в саду, под яблоней и звездами, и потом, в то лето, ложилась еще не раз — в деревне к такому относились довольно спокойно. Парень ей нравился, она надеялась понести, тогда бы староста и господа, родители Алианны, скорее всего, позволили бы им пожениться, и они зажили бы своим домом, как добрые люди. Ксанта Уже ясно понимала, что некрасива, и ей нужно платить по самой высокой ставке, чтобы хоть что-то получить. Но она тогда не понесла и всерьез испугалась, что бесплодна, испугался и парень, а потому в следующее лето гулял уже с другой. Поначалу Ксанта усматривала в своем бесплодии перст судьбы или даже волю своей богини, которая якобы уже тогда наметила ее себе в услужение, и лишь много лет спустя, когда она без всякого труда получила от Андрета то, чего не смогла получить в те далекие летние ночи, Ксанта сообразила, что на деле все очень просто — тогда под яблоней, она еще не проливала ежемесячно крови. Она уже знала все и о зачатии ребенка, и о том, как растет он в чреве матери, и о том, как кормить его и пестовать, не знала лишь одного — что надо немного повременить. С матерью к тому времени было уже не посоветоваться, а болтать с подругами Ксанта побаивалась — те тоже могли положить глаз на ее избранника. Вот и получилось все так, как получилось.