Лабиринт Фавна - Гильермо Дель Торо Страница 9

Он скрылся за каменным столбом, но Офелия все еще слышала его хриплый, завораживающий голос.

– Я – гора, лес и земля. Я… Э-э-э!

Он заблеял почти по-козьему и снова показался из-за столба, одновременно молодой и старый. Встряхнувшись, он захрипел, как будто дряхлый баран.

– Я Фавн! И, как прежде, был и остаюсь всегда… ваш покорный слуга, ваше высочество!

Кряхтя, он опустил увенчанную рогами голову и согнулся в низком поклоне.

У Офелии язык отнялся. Высочество? Ох, он ее с кем-то спутал! Ну конечно, могла бы и раньше догадаться. С чего вдруг к ней явится фея? Она всего лишь дочка портного.

– Нет! – выговорила она наконец и попятилась. – Нет, я…

Фавн вскинул голову, со скрипом распрямляя спину.

– Вы – принцесса Моанна…

– Нет-нет! – возразила Офелия. – Я…

– Дочь короля подземного мира, – перебил Фавн.

Что он такое говорит? Его слова напугали Офелию сильнее, чем ночь, и это странное место, и то, что она так далеко от теплой маминой постели. Мы мечтаем о магии, но истинная магия – это очень страшно.

– Нет! Нет! – повторила девочка. – Меня зовут Офелия. Моя мама – швея, а папа был портным. Честное слово!

Фавн уверенно покачал рогатой головой. Офелия чувствовала его нетерпение, но на покрытом узорами лице отражалось и затаенное веселье.

– Чепуха, ваше высочество! – Он нацелил на нее когтистый палец. – Вы родились не из человеческого чрева. Вы рождены луной.

Феи дружно закивали. Лунный луч пробился в колодец, словно подтверждая слова Фавна, и крылья фей засеребрились в его свете.

– Посмотрите на свое левое плечо, – сказал Фавн. – Вы увидите знак, что все так и есть, как я говорю.

Офелия посмотрела себе на левое плечо, не решаясь сдвинуть кофту и обнажить кожу. Она сама не знала, чего боится больше – что Фавн солгал или что он сказал правду.

Принцесса!

– Ваш настоящий отец велел нам открыть врата по всему свету, чтобы вы могли вернуться домой. Эти врата – последние.

Фавн обвел рукой помещение, где они стояли.

– Но прежде чем впустить вас в его царство, мы должны вас испытать и убедиться, что ваша сущность осталась прежней, что вы не превратились в смертную. Для этого… – Он снова сунул руку в торбу. – Вы должны выполнить три задания, прежде чем наступит полнолуние.

Он вытащил из торбы книгу – такую большую, что непонятно, как она там помещалась. Переплет у книги был из темно-коричневой кожи.

– Это Книга судеб, – сказал Фавн, отдавая книгу Офелии.

Узор у него на лбу двигался и перетекал, как рисунки ветра и волн на песке.

– Откройте ее, когда никого не будет рядом…

Затем он дал ей небольшой мешочек. Офелия встряхнула мешочек, и что-то внутри забренчало, но Фавн ничего не объяснил, только смотрел своими светло-голубыми глазами.

– Книга покажет будущее, – сказал он, вновь отступая в тень. – И что нужно сделать.

Офелия с трудом удерживала тяжелую книгу в руках. Чуть не выронила, пока открыла.

Страницы в книге были совершенно чистые.

– Здесь пусто! – сказала Офелия.

Но Фавн уже исчез, и феи тоже. Остались только ночное небо над головой и рисунок лабиринта под ногами.

Бритва Видаля была чудо, а не бритва – блестящее лезвие острей, чем волчьи зубы, рукоятка из слоновой кости, сталь произведена в Германии. Видаль взял эту бритву с витрины разграбленного магазина в Барселоне. Первоклассный был магазин, там продавались отменного качества товары для джентльменов: дорожные несессеры, наборы для бритья, курительные трубки, авторучки и черепаховые расчески. Но Видаль относился к своей бритве не как к простому бритвенному приспособлению. Это было орудие, позволяющее человеку кусать и кромсать. Бритва для своего хозяина – словно острый зуб или коготь.

Люди так уязвимы, у них нет ни мохнатой шкуры, ни чешуи, чтобы защитить мягкую плоть. Поэтому Видаль каждое утро с великим старанием превращал себя в опасного зверя. Пока бритва проходилась по его щекам и подбородку, острота ее становилась частью владельца. Видалю нравилось представлять, что с каждым движением его сердце делается железным. Он любил смотреть, как лезвие дарит лицу блеск и порядок, которых недостает проклятому захолустью, куда его отправили в ссылку. Он не успокоится, пока мерзкий лес не станет таким же, как чисто выбритое лицо в зеркале, когда бритва закончит свою работу.

Порядок. Сила. И красивый металлический блеск. Да, все это он утвердит здесь. Острые лезвия с легкостью режут деревья и людей.

Приведя в порядок лицо, следовало, разумеется, начистить сапоги. Отполировать их так, чтобы блестели, отражая солнечные лучи. «Смерть!» – шептала сапожная кожа в своей сияющей черноте, и, вдыхая дым первой утренней сигареты, Видаль воображал, как грохот марширующих сапог приятно смешается с музыкой включенного спозаранку патефона. Веселенькая музыка, которую слушал Видаль, странно противоречила бритве и сапогам. Она выдавала, что для него жестокость и смерть – всего-навсего танец.

Когда Видаль наводил окончательный лоск на сапоги, Мерседес принесла ему кофе и хлеб.

Она невольно задержала взгляд на двух тощих кроликах, лежащих на столе рядом с карманными часами, которые слугам было строжайше запрещено трогать. На кухне все утро сплетничали о том, что Видаль сделал с браконьерами – а ведь они просто старались прокормить семью. Отец и сын. Мерседес взяла с подноса жестяную кружку с кофе и поставила ее рядом с кроликами. Такая жестокость… Слишком много она здесь видела жестокости. Иногда ей казалось, что все это налипло на ее сердце, словно плесень.

– Мерседес!

Когда Видаль звал ее по имени, это всегда звучало угрожающе, хотя он говорил негромко, будто кот, прячущий когти под бархатной шерсткой.

– Приготовь этих кроликов к завтрашнему обеду.

Она взяла их, осмотрела чахлые тушки.

– Слишком мелкие, что с них приготовишь?

Где сейчас те больные девочки, которым несли этих кроликов?

Во дворе какой-то солдат показывал другим, как старик просил пощадить его сына, и с хохотом рассказывал, как Видаль застрелил обоих. Неужели они такие безжалостные от рождения, все эти солдаты, которые рубят, жгут и убивают? Когда-то они были детьми, вот как Офелия. Страшно за нее. Девочка слишком невинна для здешних мест, а мать слабая, не сможет дочку защитить. Она из тех женщин, что ищут силы в мужчинах, а не в собственной душе.

– Ну что ж, – сказал Видаль. – Тогда потуши их, и с окорочков мясо в дело пойдет.

– Слушаю, сеньор.

Мерседес заставила себя смотреть ему в глаза.

Конец ознакомительного фрагмента