Белый дирижабль на теплом море - Рина Лесникова Страница 9

– Ты ешь, – пригласила тетенька, – это все тебе. Если хочешь, поиграй.

Впервые в распоряжении Николь были сразу все игрушки: и огромная кукла, которая умела говорить «мама», и мячик, и все-все кубики и даже машинки и качели, но играть почему-то не хотелось. Хотелось оказаться рядом с мамой и сообщить ей, что все в порядке.

– Что-то хочешь еще? Кашу, суп, в туалет? – заботливо спросила тетенька.

Какие каша и суп? Удивительно, но даже конфет не хотелось. Разве что одну только попробовать и незаметно спрятать в карман яркий фантик, а то никто не поверит, что Николь все это давали. Ну, и еще те странные зелененькие ягоды, которые плотно-плотно сидят на небольшой веточке. И в туалет.

Девочка уже почти заснула, устроившись прямо на коврике, когда в игровую зашел Коська в сопровождении еще одной посторонней тетеньки.

– Ты не бойся, ругать тебя не будут, – успел сказать он, после чего Николь быстро вывели за дверь.

Странно, гражданина Вачека по-прежнему не было в его кабинете. А ведь он никому не позволял находиться там без него. За директорским столом сидел все тот же дяденька в черной форме.

– А где гражданин Вачек? – решила спросить Николь.

– Он вышел, – как-то устало ответил дяденька, – но мы можем поговорить и без него. Ты мне расскажешь, почему вы оказались за воротами интерната?

На столе, как помнила Николь, всегда заложенном важными бумагами, сейчас было почти пусто. Вернее, там лежал коськин самодельный рюкзак и их нехитрый походный скарб: сухари, стащенные из столовой ложка и металлическая кружка, два коробка спичек и карта, вырванная предусмотрительным Костиком из какой-то книги о путешествиях. Значит, рыжий друг признался, что они хотели отправиться на море и совершить подвиг. И Николь рассказала все, что знала. Дяденька и правда не ругал ее ни за то, что сбежали, ни даже за украденные ложку и кружку. Он лишь махнул рукой. Зато много раз расспрашивал про дирижабль, который они видели. И какой он был, большой или нет, и как шумел, и был ли на нем свет, и видела ли Николь каких-нибудь людей, а может, слышала что-нибудь? А может, она заметила что-то особенное? Это в темноте-то, да из-за забора? Даже такому доброму дяденьке, предложившему еще конфет и даже настоящую газировку, Николь не призналась, что видела странные магические линии, опоясывающие весь дирижабль. Ведь мама просила.

Дяденька спрашивал и спрашивал. Надо же, какой непонятливый. Неужели Костик не смог объяснить? Николь устала и давно клевала носом. Наконец ее отпустили. Правда, отвели не в ту спальню, где она жила с подругами, а опять в игровую комнату, где уже стояли две кровати, на одной из которых мирно посапывал Костик, а на стуле сидела одна из тетенек в форме.

Утром их подняли совсем чужие люди. Ни одной из старых воспитательниц дети больше не увидели. Ни директора гражданина Вачека, ни строгой воспитательницы гражданки Надежды, ни доброй нянечки Таисьи, которая дежурила в ту самую ночь, ни завхоза, ни толстой поварихи, никого. Зато совершенно неожиданно через три дня в интернат приехала мама. Она крепко-крепко обнимала дочь, украдкой вытирала слезы и говорила, что очень ее любит. И Николь поняла: она уже не может сбежать к морю. Мама этого не перенесет. Все время, пока мама и Николь были вместе, с ними в комнате находилась одна из тетенек в черной форме.

Наутро оставшимся детям пояснили, что их интернат реорганизуют и все воспитатели и сорок два воспитанника младших классов переехали в другое учреждение. Ничего странного. Такое случалось и раньше. Правда, в другие интернаты переводили чаще всего по одному, и дети о переводе знали заранее, обычно это случалось по просьбе родителей, переезжающих на другое место службы и не желающих быть далеко от своих чад.

Вообще, эти дни были какими-то суматошными. Не было никаких занятий, а беглецов еще много раз расспрашивали какие-то люди. Спрашивали по-разному, но все время об одном и том же – о дирижабле. А потом приехал еще один дяденька. Он ласково поговорил с Николь, и она стала забывать. И вот уже совсем скоро стало казаться, что побег и огромная темная махина, опускающаяся во двор интерната, были выдумкой неугомонного Коськи. Только где-то глубоко в душе осталась мечта о теплом море и белом дирижабле на нем.

Выпускной. Как же быстро пролетело время. Николь думала, что будет очень скучать по Коське, покинувшему родные стены два года назад, но поступившие на учебу сначала братик Валентин, а потом и маленькая сестренка Рэис заметно скрасили монотонную жизнь. Да, маму вновь внесли в списки государственного реестра потенциальных матерей, и она родила Республике двоих одаренных детей.

Николь часто видела на свиданиях их отца – специалиста универсальной магии одиннадцатого уровня Николая Зонгера. Его, как и папу, звали Николай, но это имя очень часто встречалось среди имен жителей Свободного Либерстэна, ведь так звали основателя их государства Освободителя Николая Либерова. Порою Николь казалось, что она видела отца брата и сестры раньше, и он тоже угощал ее конфетами и лимонадом. Но откуда? Странная штука память, порой выдает такие воспоминания, которых не было.

Валентин уже к моменту поступления в школу имел седьмой уровень универсальной магии, не отставала от него и Рэис. Отец очень гордился столь одаренными детьми и обещал, что их ожидает великое будущее. Каждый свой приезд задаривал малышей игрушками и сладостями, которыми ребятишки охотно делились со старшей сестрой. Странно, но конфеты, печенье и даже диковинные фрукты из рук гражданина Зонгера брать не хотелось. Как будто… он запачкал маму и саму память о папе. Но об этом даже думать было нельзя. Николай Зонгер, как и мама, честно исполнял свой гражданский долг – Валя и Рэис со временем станут достойными гражданами Свободного Либерстэна.

Жаль что Коська не увидел платья, которое Николь сшила себе на выпускной на уроках рукоделия. Оно было такое красивое. Бледно-голубое, с рукавами фонариками и вырезом лодочкой. Мама где-то достала тоненькие полоски кружевных лент, которые волшебным образом украсили обычную хлопковую ткань.

Директор интерната гражданин Захарченко произнес прочувствованную речь. Впрочем, в ней звучало то, что ребята и так уже хорошо знали: в их шестнадцать лет перед ними теперь открыты все двери Либерстэна. И с завтрашнего дня выпускники вольются в дружную семью его граждан. Кто-то продолжит учебу, кто-то станет к станкам и выйдет на поля и стройки, и лично он, гражданин Захарченко, надеется, что все его «дети» будут не только созидателями, но и достойными защитниками родного государства. Ведь не было для жителей Либерстэна чести большей, чем защищать границы родной страны от полчищ ужасных монстров, рвущихся из-за созданного еще при Основателе Либерове магического полога.

Целых две недели каникул Николь провела дома. Можно было бы и дольше, ведь занятия в училище целителей, куда она подала документы на дальнейшее обучение, начинались только через полтора месяца, но мама как-то странно замялась и сказала, что выхлопотала дочери путевку в настоящий дом отдыха. Дом отдыха – это хорошо, но так хотелось побыть дома с мамой и младшими братом и сестренкой.