Близкие люди - Екатерина Лесина Страница 9

Она стиснула кулачки.

– Но тебе верят. Этот твой Анатолий Львович. И другие тоже.

– Не пациенты, – Астра подумала и признала, что в чем-то маг прав. Анатолий Львович определенно Астре верил, и потому разрешал ей лечить.

Анна Николаевна опять же.

Другие…

– Знаешь, нас учили, что самая большая ошибка, которую совершают не только маги разума, но вообще все, магам разума как раз-то проще, они больше видят. Так вот, самая большая ошибка состоит в том, что в большинстве своем люди судят о других людях по себе. Храбрый не поверит в трусость друга, честный – в то, что лжецов больше, чем ему кажется, добрый будет искать добро в других. Умный – ум.

– А подлый подлость? – Астре сложно было говорить о людях. Да и вообще говорить. Она отвернулась к окну, за которым проползал серый город, уже подернувшийся лиловым покрывалом сумерек. Осенью темнеет рано, и без солнца становится совсем уж зябко.

А еще страшно.

– Примерно так. Так вот, в большинстве своем люди как раз-то не храбры, не умны, а вот с добротой по-разному… но мы не о ней.

Сумерки всегда начинаются с теней, что становятся гуще, плотнее. И собираясь стаями, они выползают из переулков, растекаются туманными лужами по дорогам и мостовым. А следом, в слабой попытке удержать ночь за границей города, просыпаются фонари.

На окраине их мало.

– Мы вообще о чем? – Астра отвернулась от окна.

– Наверное, о том, что порой проще поверить, чему говорят, чем думать самому.

Она кивнула.

Возможно.

– Но пройдет время и все изменится.

…или нет?

И тогда Астре придется уйти в лес. И мысль об уходе не вызывает отторжения, напротив, в душе ее просыпается что-то такое, радостное, праздничное, предвкушающее.

Нет, нельзя бросать Розочку.

И забирать ее тоже нельзя. Она ведь совсем ребенок. А еще она лучше приспособлена к этому новому странному миру, в котором Астре места нет. И жить ей нравится именно в нем.

– Ты ведь встречал таких, как я? – спросила она, пытаясь отделаться от шелеста призрачной листвы, в котором мерещились голоса. – Раньше?

– Да.

Хорошо, что он не лжет.

– Где?

– На Севере… когда началась война, меня отправили договариваться. Выяснилось вдруг, что врачей не хватает. Впрочем, не хватало, пожалуй, всего, но врачей особенно. Все, кто хоть что-то умел, были призваны, отозваны, направлены. Срочно создавались госпиталя, но и они стремительно переполнялись.

Он дернул шеей.

– В первые дни раненых пытались вывозить в тыл, но… опять же не хватало ни поездов, ни мест в них. И люди оставались. А с ними оставались и те, кто… и если из раненых тех первых недель многие потом выжили, многие даже вернулись в строй, то целители… они были одаренными. Асверы же охотились за всеми, в ком имелась хоть капля дара.

Астра не мешала.

Разглядывала.

И не его, но… свою в нем силу, которая обустроилась, прижилась, как приживается росток на старом дереве. Эта сила проросла в плоть, и маг должен был бы ощущать ее. Скорее всего он и ощущал, как нечто чуждое и наверняка неприятное.

Но терпел.

– Не хватало не только целителей. Не хватало в первую очередь тех, кто вообще знал, как все это обустроить. И тогда было решено предложить дивам. Искупление.

– Почему отправили тебя?

Святослав пожал плечами. И показалось, что не ответит. Астра же вопрос повторять не станет. Он ведь не обязан.

– Наверное, потому что я был молодым и искренне верил, что… мир должен стать лучше. Что я сделаю этот мир лучше. Что наши скоро победят, страна возродится, что… я во многое верил. И в то, что предлагаю им шанс на исправление, на искупление. Их ведь даже не на фронт посылают, в госпитали. А они целители.

Астра кивнула.

Даже она… когда она впервые решилась переступить запрет? Там, в госпитале, оставшись одна? Она ведь искренне считала себя бессильной, не способной ни на что, а тут вдруг… мир зазвучал. Или это она услышала его голос. Увидела неправильность в том человеке, что лежал, отвернувшись к стене, и только тихо вздыхал. Почувствовала вдруг его боль и такую обреченность в душе, что… ей стало жаль?

Неправильное слово.

Жалость – это другое. Просто… ее вдруг потянуло к этому человеку. Астра боролась. Честно. Она подходила к палате, останавливалась, нервно прислушиваясь ко всему, что происходило вокруг. Она ловила чужие голоса, и чужое дыхание.

И отступала.

И снова возвращалась, пока однажды не решилась переступить порог. То, что звало ее, было сильнее Астры. Оно тянуло ее к этому вот человеку, имя которого Астра не знала.

Не хотела знать.

И не нужно ей было имя, только то красное пятно, будто уголек, спрятанный под кожей. Ей хотелось прикоснуться, погасить…

…что она и сделала.

– Другие… многие из подобных мне были причастны к арестам или судам, к допросам… – Святослав сунул пальцы под воротничок. – Я не знал о допросах. Не знал о том, какими методами они велись и… что допрашивали в том числе и детей. Я… был наивным восторженным идиотом.

Астра фыркнула.

Редкостная самокритичность.

– Потом… позже мне сказали, что я был не первым. Сперва отправили тех, кто более опытен.

– И?

– С ними не стали разговаривать. Нет, наверное, неправильно. Со мной тоже не разговаривали, но что-то там произошло такое, что… и маги разума сходят с ума.

– Дивы не стали бы…

– Не стали, – согласился Святослав как-то чересчур уж поспешно. – Как бы то ни было, дивы были нужны. Им предлагали переезд. Переселение. Воссоединение семей, потом, после войны. И право работать, которого они были лишены. Им даже обещали вернуть паспорта и разрешить селиться в городах. Но…

– Тебе отказали?

Святослав кивнул.

– Какими они были?

Странный вопрос, и тем более странно, что ответ на него Астре нужен, как нужна была та треклятая опухоль, которая вдруг взяла и исчезла, удивив Викентия Антоновича, тогдашнего главврача. Астра потом пряталась и дрожала, думая, что они догадаются.

Обязательно догадаются.

И тогда…

Догадалась лишь бабушка, нашла Астру в подвале, закопавшуюся меж старых одеял, которые, как она теперь понимала, Степановский принес именно для нее. И бабушка не стала ругать, обняла лишь, погладила по голове и сказала:

– Стало быть, очнулась.

И Астра согласилась, что да, наверное, так и есть, что… она бы не прочь вернуться в прежнее состояние, когда не было ей дела ни до людей, ни до их болезней. Только откуда-то пришло понимание: не выйдет.