Не та девушка - Илана Васина Страница 9

— В таком случае он несомненно придет, — поспешно заявляет сир Фрёд, хватаясь за платок и вытирая блестящий испариной лоб.

Когда гость залезает в карету и возница подстегивает лошадей, я лихорадочно пытаюсь подытожить текущее положение дел.

Сестра обещала, если сир Крёз захочет прийти к нам еще раз или пригласит с ответным визитом, полукровка не отправится к свиньям. Нас только что пригласили. Значит, он в безопасности?

Как только экипаж скрывается из виду, отчим разворачивается ко мне. Лицо его искажается в страшную, гневную маску, и он орет, потрясая кулаками у меня перед носом:

— Ты еще здесь?! Иди лечи его, своего никчемного женишка! Если он умрет, клянусь самим Мехксином, я тебя сотру в порошок! В пыль! Запру в подвал на ближайший год! Да ты понимаешь, что ты со мной только что сделала? Зарезала без ножа, опозорила на весь двор! Мой будущий зять — слуга, полукровка… О боги… Полукровка!

Отголоски его последних воплей едва доносятся до ушей. После первых же его криков опрометью бросаюсь во двор. Всего минута — и я уже рядом с Хродгейром.

Тереблю его, зову по имени, но он никак не реагирует на мои слова. Мышцы обмякли. Он горячий и весь мокрый от пота. В таком пекле, как сейчас удивительно, что он все еще жив!

Ножом для сбора растений, который всегда таскаю с собой в кармане, разрезаю толстые путы на запястьях, и не успеваю его удержать, как раненый мешком валится на землю.

В нашем замке все болеют там же, где и спят. В мужской половине слуги ночуют на соломенных матрасах, где, по слухам водятся крысы. На здоровых мужчин они не нападут, а вот тяжело раненого могут сожрать в один присест.

Значит, полукровку следует отнести на кухню. Днем там прохладно, ночью печка обогревает помещение, а главное, Ингвер давно извела там всю живность.

Только как его перенести? Верчу головой по сторонам, вижу двух проходящих мимо слуг. Оба не старые и довольно крепкие на вид, поэтому обращаюсь к ним за помощью. Не помогут ли уважаемые сиры перенести их раненого коллегу в более подходящее место?

Они чешут лбы, переминаются на месте и тот, что повыше, вдруг гундосит:

— То хозяин велел али юная госпожа самовольничать изволит?

Их сомнения в моем авторитете в другое время меня бы задели, но сейчас не до этого. Уверяю их, что такова воля хозяина, и вскоре Хродгейр уже лежит на кухонном сене, в прохладе.

Первым делом раненого необходимо напоить. На спину его не повернуть из-за глубоких повреждений, поэтому перекатываю его на бок, тяжелую голову укладываю к себе на колени и кое-как, по ложечке вливаю в рот воды. Большая часть проливается мимо, но кое-что заходит внутрь. Он сглатывает снова и снова.

Худо-бедно напоив больного, набираю в колодце ведро воды и приволакиваю на кухню под удивленные взгляды служанок. Горсть лечебных трав бросаю в ведро и кипячу воду на огне.

Одно из своих старых платьев пускаю на тряпки. Если продолжу в том же духе, у меня скоро не уцелеет никакой одежды, даже нищенской. Придется снова идти на поклон к отчиму, но думать об этом нет никакого желания.

От мази, нанесенной несколько часов назад, на ранах ничего не осталось. Впрочем, свою задачу она уже выполнила, замедлив воспалительный процесс. В нынешней ситуации это самое главное.

Пока промываю раны остывшим травяным отваром, попадаю водой на широкие плечи. Заодно и их вытираю тряпкой. От моих манипуляций кожа очищается от голубовато-серого слоя грязи, и на бронзовом кусочке тела отчетливо начинает выделяться татуировка. Круглое светило с исходящими из него восемью лучами.

Интересно, что символизирует этот знак? Жизненную силу, быть может?

После промывки засыпаю раны лечебным порошком, снова одолженным у Ингвер. Дыхание у полукровки выравнивается — это видно по равномерно вздымающимся буграм мышц.

Меня охватывает непередаваемое облегчение. Если до сих пор Хродгейр не умер, каким-то чудом зацепившись за жизнь, значит, он обязательно выздоровеет!

Сажусь в ногах мужчины. Собираюсь теперь дежурить, чтоб почаще его поить и не допустить обезвоживания. Хорошо бы регулярно смачивать повязку на его голове. Нужно, конечно, еще и пульс отслеживать…

Но мое тело дает слабину. Почти двое суток без сна… Голова наливается свинцом, каждая частичка тела молит об отдыхе. Я то и дело просыпаюсь, больно тыкаясь виском прямо в сено. В очередной раз упав, больше не поднимаюсь…

— Ханна, Ханна… — слышу я знакомый голос, но кому он принадлежит сквозь сон никак не разберу. Кто-то теребит меня за плечо. — Меня распирает от счастья! Мы приглашены в замок сира Крёза! Ты даже не представляешь, какой это успех! Там бывают только приближенные к королевской семье! Мы должны, просто обязаны это отпраздновать! Мой кошель туго набить серебром. Вставай, соня, вставай, ну же!

Еле-еле разлепляю веки. Всматриваюсь сквозь полумрак. Надо мной склонилась Гретта. Ее фигуру окутывает бархатный дорожный плащ, как будто она прямо сейчас собирается улизнуть из замка.

На улице темно, в окошках отражаются отблески огня, щелкающего в печке дрова.

Ингвер беспробудно спит на своем лежаке.

Стоп. Если троллиха легла, — а ложится она очень поздно! — то сейчас должно быть хорошо заполночь. Значит, я сплю уже несколько часов.

А это, в свою очередь, значит, что… лекарь из меня никудышный!

Отпихиваю сестру в сторону, и подползаю к Хродгейру. Беру тяжелое запястье и сквозь обиженное сопение сестры прислушиваюсь к ударам сердца. Пульс у него совершенно нормальный. Ровный, сильный, как у здорового, спящего человека. И жара больше нет.

А раны… Что с ранами — в таком освещении не разглядеть. Будем надеяться, процесс их заживления идет полным ходом.

Надо бы его напоить, но дать ему отоспаться еще важнее, поэтому не рискую его тревожить. Пусть отдохнет, как следует.

Закончив с Хродгейром, беру Гретту под локоток и вывожу на улицу, чтобы не мешать спящим. Сегодня полнолуние, туч нет, поэтому во дворе мы выделяемся так же отчетливо, как прыщи на носу.

Стоит кому-нибудь из прислуги выйти по нужде — и нас, подозрительных полуночниц, ославят на весь замок. Слухи дойдут до сира Фрёда. Тогда он объявит, что я дурно влияю на его дочь.

Эта перспектива меня порядком напрягает. Тем более, на заступничество мамы рассчитывать не приходится.

Мысль о маме еще больше бередит душу. Что с ней? Где она? Почему до сих пор не пришла повидаться с дочерью?

Если нездорова, то могла бы прислать служанку, позвать к себе. Что-то здесь не чисто. Обещаю себе додумать эту мысль потом, а пока возвращаюсь в реальность к своей взбалмошной сводной родственнице.

Ругаюсь тихонько, полушепотом:

— Ты с ума сошла? Шляться по ночам непонятно где?! Это опасно!