И явилось новое солнце - Джин Вулф Страница 9

– В самом деле? – Я натягивал чистую рубашку и обдумывал, не намек ли это на то, что внутри корабля есть еще один, тайный корабль, точно так же, как Вторая Обитель существует внутри Обители Абсолюта. – Это, должно быть, отвлекает его от дел.

– Я так не думаю, Автарх. Они ждут за дверью – не мог бы ты поторопиться?

После этого, разумеется, я стал одеваться еще чуть медленнее. Чтобы выдернуть пояс из запылившихся штанов, мне пришлось снять с него пистолет и нож, который нашла для меня Гунни. Стюард сказал, что они мне не понадобятся, однако я надел их; мне было немного не по себе, словно мне предстоял смотр только что сформированного подразделения улан. По длине мой нож немногим уступал мечу.

Мне и в голову не приходило, что этой троицей могут оказаться Оссипаго, Барбатус и Фамулимус. Как мне представлялось, я оставил их на Урсе, и их определенно не было со мной на шлюпе, хотя они, конечно же, имели собственный летательный аппарат. Сейчас все они были в человеческих – весьма неприглядных – обличьях, как и при первой нашей встрече в замке Балдандерса.

Оссипаго поклонился сухо, как всегда, Барбатус и Фамулимус – так же учтиво. Я ответил на их приветствия радушно, как мог, и предложил, если они хотят поговорить со мной, пройти в мою каюту, заранее извиняясь за беспорядок.

– Мы не можем войти, – сказала мне Фамулимус, – как бы нам ни хотелось. Та комната, куда мы поведем тебя, недалеко.

Ее голос, как всегда, был похож на пение жаворонка.

– Такие каюты, как твоя, не слишком уютны для нас, – добавил Барбатус своим мужественным баритоном.

– Тогда я пойду с вами, куда бы вы меня ни повели, – сказал я. – Если бы вы знали, как я искренне рад снова увидеть всех вас! Ваши лица – воспоминание о доме, пусть даже это не настоящие лица.

– Я вижу, ты знаешь нас, – сказал Барбатус, когда мы двинулись по коридору. – Но боюсь, что лица, которые мы прячем под этими, слишком ужасны для тебя.

Ширина коридора не позволяла нам идти всем вместе, поэтому мы с Барбатусом шли впереди, а Фамулимус и Оссипаго сзади. Долгое время я не мог побороть отчаяния, которое охватило меня в тот миг.

– Это первый раз? – переспросил я. – Вы не встречались со мной раньше?

– Хотя мы и не знаем тебя, но ты, Северьян, знаком с нами, – пропела Фамулимус. – Я видела, как ты был рад, когда мы впервые увидели тебя. Мы часто встречались и стали друзьями.

– Но больше мы не встретимся, – сказал я. – Это первый раз для вас, следующих во времени назад и покидающих меня. Поэтому для меня это последний раз. Когда мы встретились впервые, вы сказали: «Добро пожаловать. Приветствовать тебя, Северьян, для нас величайшее счастье», и вы были опечалены при нашем расставании. Я очень хорошо помню это – я все помню очень хорошо, как вы некогда знали, – помню, как вы стояли на борту своего корабля и прощались со мной, а я стоял на крыше башни Балдандерса под дождем…

– Среди нас только Оссипаго обладает такой памятью, как у тебя, – промолвила Фамулимус. – Но я не забуду.

– Так, значит, сейчас мой черед приветствовать вас и печалиться при расставании. Я знал вас больше десяти лет, и мне ведомо, что лица, которые вы скрываете под этими масками, – тоже всего лишь маски. Фамулимус сняла свою маску, когда мы встретились впервые, хотя я не понимал тогда, что она и прежде неоднократно проделывала это в моем обществе. Я знаю, что Оссипаго – машина, хотя он не так проворен, как Сидеро, который, как я начинаю думать, тоже машина.

– Это имя означает «железо», – сказал Оссипаго, впервые прервав молчание. – Хотя я с ним незнаком.

– А твое означает «растящий кости». Ты растил Барбатуса и Фамулимус, когда они были маленькими, следил, чтобы они были накормлены и ухожены, и с тех пор всегда оставался рядом с ними. Так когда-то говорила мне Фамулимус.

– Мы пришли, – сказал Барбатус и открыл передо мной дверь.

В детстве часто воображаешь, что за любой дверью может открыться чудо, нечто совсем не похожее на все прежде виденное. Проста в детстве наши ожидания часто оправдываются; ребенок, знакомый лишь с собственным тесным мирком, всегда бывает поражен и восхищен новым зрелищем, которое взрослому показалось бы чем-то обыденным. Когда я был маленьким мальчиком, дверь одного мавзолея представлялась мне воротами в мир чудес и, перешагнув его порог, я не остался разочарован. На этом корабле я снова стал ребенком и знал об окружающем меня мире не больше чем ребенок.

Комната, в которую Барбатус ввел меня, была такой же удивительной для взрослого Северьяна – для Автарха Северьяна, который видел все, что видела Текла, Старый Автарх и многие сотни других, – каким тот мавзолей виделся ребенку. Я написал бы, что комната казалась погруженной в воду, но это было не так. Скорее мы сами погрузились в какую-то жидкость, которая не была водой, но для какого-то другого мира она служила, наверно, тем, чем вода является для Урса; или, возможно, мы и в самом деле оказались под водой, но такой холодной, что она превратилась бы в лед в любом озере Содружества.

И все это было, как я думаю, лишь игрой света – леденящего воздуха, который бродил, почти замирая, по комнате, и цветов, нежнейших тонов зеленого и голубого оттенков: молодая зелень, берилл, аквамарин, и сквозь них просвечивало то блестящее золото, то пожелтевшая слоновая кость.

Мебели, в нашем понимании, здесь тоже не было. Пятнистые валуны, мягкие на ощупь, лежали вдоль двух стен и были разбросаны по полу. С потолка свисали какие-то ленты, которые из-за слабого притяжения корабля, казалось, свободно парили в пространстве. Насколько я мог судить, воздух здесь был так же сух, как и в коридоре за дверью; но, когда я вошел, меня обдало призрачными ледяными брызгами.

– Это дивное место – ваша каюта? – спросил я у Барбатуса.

Он кивнул, снимая свою маску и являя моему взору некогда красивое лицо, совершенно нечеловеческое и хорошо знакомое.

– Мы видели комнаты, которые обустроены для таких, как ты, – сказал он. – Они так же непривычны для нас, как эта, должно быть, в диковинку для тебя. И поскольку нас здесь трое…

– Двое, – поправил Оссипаго. – Для меня это не имеет значения.

– Я ничуть не против, я просто восхищен! Для меня – величайшая честь увидеть, как вы живете, когда вы предоставлены сами себе.

Фамулимус тоже сняла человеческую маску, продемонстрировав огромные глаза и длинные острые зубы-иголки; но она отбросила и это лицо, и я увидел (в последний раз, как я тогда думал) красоту богини, не рожденной от женщины.

– Как быстро, Барбатус, мы убеждаемся, что эти бедняги, с которыми мы встретимся, едва догадываясь о вещах, известных нам как свои пять пальцев, способны на высшую степень учтивости, будучи гостями!

Если бы я прислушался к ее словам, они заставили бы меня улыбнуться. Сейчас же я был слишком занят, разглядывая эту странную каюту. Наконец я произнес: