Меченая - Кристин Каст Страница 9

Бабушкин домик стоял между двумя лавандовыми полями, в тени огромных старых дубов. Этот дом из оклахомского камня был выстроен еще в 1942 году и отличался от всех других домов красивой террасой и необычайно большими окнами. Поднимаясь по деревянным ступеням, я сразу почувствовала себя лучше… по крайней мере, спокойнее. А потом увидела записку, приколотую к входной двери, и узнала изящный почерк бабушки Редберд: «Я на холмах, собираю травы».

Я провела пальцем по пахнущему лавандой листочку. Бабушка всегда знала, когда я собираюсь ее навестить. Когда я была маленькой, меня это немного пугало, но потом я привыкла к ее интуиции. С самого детства я была уверена, что в любой ситуации могу положиться на бабушку Редберд, Не знаю, как бы я пережила первые месяцы ужасного маминого замужества, если бы не могла каждые выходные вырываться в маленький домик на лавандовой ферме.

Сначала я хотела войти в дом (двери здесь никогда не запирались) и подождать там, но мне не терпелось поскорее увидеть бабушку Редберд, прижаться к ней и услышать слова, которых я так и не дождалась от мамы: «Не бойся… Все будет хорошо… Мы все уладим…» Поэтому я сбежала с крыльца на узкую тропинку, которая, огибая северное поле, уходила прямо в холмы, и быстро пошла по ней, на ходу касаясь кончиками пальцев верхушек цветущих растений, а они в ответ с готовностью испускали свой чистый и сладкий аромат, будто радуясь моему возвращению домой.

Я не была тут всего четыре недели, но казалось, будто прошла целая вечность.

Злотчим не любил бабушку. Он считал ее ненормальной. Однажды я сама слышала, как он говорил маме, что бабушка «ведьма и будет гореть в аду». Такой гад, просто слов нет!

И тут меня осенила совершенно потрясающая мысль, от которой я замерла как вкопанная. Родители больше не могли меня контролировать! Я не должна жить с ними под одной крышей! Джон больше не будет указывать мне, что делать и чего не делать! Обалдеть. Вот это круто! Это было настолько круто, что меня просто скрутило от кашля, и пришлось обхватить себя обеими руками, чтобы ребра не треснули. Необходимо было найти бабушку — и как можно скорее!

На вершину холма вела очень крутая тропинка, и хотя я множество раз ходила по ней и одна, и с бабушкой, подъем никогда еще не казался мне таким трудным. Дело было не только в кашле. И не только в ноющих мышцах.

У меня кружилась голова, а в животе урчало, как у героини Мег Райан во «Французском поцелуе», когда та объелась вкусным сыром, а потом ей стало жутко плохо из-за лактозной непереносимости. (Кстати, Кевин Клайн в этом фильме нереальный красавчик — для старика, само собой.)

И еще у меня был нереальный насморк. Нет, я не просто шмыгала носом, я на каждом шагу вытирала его о рукав толстовки (фу, гадость какая!).

Дышать я могла только ртом, отчего кашляла еще сильнее.

Вы просто не представляете, до чего у меня болели все ребра! По дороге я пыталась вспомнить, от чего именно умирают ребята, которым не удалось превратиться в вампиров. Кажется, от сердечного приступа. Или их сводит в могилу кашель и насморк?

«Прекрати думать об этом!» Нужно было поскорее найти бабушку Редберд. [5]Даже если она не знает ответа, она его найдет. Бабушка понимала людей. Она часто говорила, будто бы этот дар достался ей от предков, индейцев чероки, и что она унаследовала вековую мудрость индейских ворожей.

Я даже улыбнулась, припомнив, как бабушка хмурилась всякий раз, когда разговор заходил о моем злотчиме (она единственная из взрослых знала., что я так его называю). Кстати, бабушка была уверена, что совсем не случайно мне, через голову матери, достались индейские черты ее предков, и будто бы это означает, что вместе с кровью ворожей рода Редберд я унаследовала и способности к древней магии чероки.

Когда я была маленькой, я очень часто взбиралась по этой тропинке, держась за бабушкину руку. Мы приходили на луг, заросший цветами и травами, расстилали разноцветное одеяло и устраивали пикник. Бабушка рассказывала мне легенды народа чероки и учила таинственным словам их давно забытого языка. Сейчас, когда я с трудом брела по узкой тропе, все эти истории вдруг начали виться у меня в голове, как струи дыма церемониального костра…

Почему-то припомнилась грустная сказка о собаке, которая воровала кукурузную муку. Племя долго не могло поймать вора, но, в конце концов, выследило его и принялось бить. Несчастная собака с воем побежала к себе домой, на север, а просыпавшаяся из ее пасти мука превратилась в Млечный путь. Или еще сказка про Великого Канюка, который взмахами своих крыльев создал горы и долины… Но больше всего я любила сказку о молодой женщине-Солнце, жившей на востоке, ее брате — Месяце, жившем на западе, и маленькой Иволге, дочери Солнца.

— Чудно, правда? Я родилась Иволгой и дочерью Солнца, но должна стать исчадием тьмы!

Я даже не заметила, как заговорила вслух, невольно поразившись тому, как слабо звучит мой голос. Странное эхо подхватило и повторило мои слова, будто я прошептала их в барабан стиральной машины.

«Барабан…»

Это слово почему-то напомнило мне о знахарях, к которым бабушка брала меня однажды и детстве, но не успела я подумать об этом, как произошло нечто уж совсем странное. Мысли мои словно обрели силу и оживили давние воспоминания, потому что я вдруг услышала ритмичный бой ритуальных барабанов.

Я огляделась по сторонам, болезненно щурясь от слабого вечернего света. Глаза так щипало, что я видела все сквозь пелену слез. Ветра не было, но тени от камней и деревьев почему-то двигались… удлинялись и… тянулись прямо ко мне!

— Бабуля! Мне страшно! — взвизгнула я, захлебываясь диким: кашлем.

«Не нужно бояться духов этой земли, Птичка Зои».

— Бабушка?

Это бабушка Редберд только что назвала меня домашним именем, или эти слова прозвучали у меня в голове сами собой?

— Бабушка! — крикнула я и замерла, ожидая ответа.

Ничего. Ничего, кроме ветра. «У-но-ле» — полузабытым сном всплыло в моей памяти название ветра на языке чероки. Ветер? Нет, постойте! Только что здесь не было никакого ветра, но вдруг мне пришлось одной рукой прижать к голове бейсболку, а другой откинуть с лица заброшенные его сильным порывом волосы.

Сквозь свист ветра я различила еще кое-что — голоса индейцев чероки, поющих в такт бою ритуальных барабанов. И сквозь слезы и упавшие на глаза волосы я заметила дым. Смолистый аромат кедрового дерева хлынул в мой открытый рот и, узнав запах костров моего племени, я поперхнулась и закашлялась.

И вдруг почувствовала их присутствие. Призраки индейцев чероки обступили меня со всех сторон, их полупрозрачные силуэты дрожали и переливались, как волны теплого воздуха над раскаленным шоссе в разгар лета. И чувствовала, как они проносятся мимо, кружась в грациозном и завораживающем танце вокруг призрачного ритуального костра.