Восьмая нога Бога - Майкл Ши Страница 9

Несмотря на то что Фурстен, Старший Хранитель Кадила (в обладании властью уступающий лишь самому Первосвященнику), мрачно следил за тем, как я забираюсь в коляску, наверняка переживая из-за того, что мое появление омрачило приятную перспективу дневного купания (я не мог удержаться от улыбки, когда представил себе, как он отреагировал на небрежное сообщение Паанджи об уплаченных мне двадцати мерах золота), – в общем, несмотря на хмурое настроение бедняги, я решил, что он мне тоже нравится. Что, в конце концов, может быть прекраснее бескорыстной преданности?

Хмурый или нет, но прекрасным дорогим экипажем Фурстен Младший правил превосходно. Мы летели, почти не касаясь колесами земли, и коготки нашей упряжки не однажды дробно цокали по стенам домов, когда мы срезали крутые углы. Монументальная Большая Гавань, переполненная помпезными сооружениями, изобилует также и крошечными улочками и переулками, по которым к задним фасадам роскошных строений доставляют предметы повседневной необходимости и приносят различные сообщения. Наша упряжка, слушаясь твердой руки Форстена, промчалась по лабиринту полупустых улочек, так что только искры летели из-под железных ободьев колес, и принесла нас, разгоряченных скоростью, на окраину Большой Гавани, которая спускалась к реке. Здесь сгрудившиеся за спиной у города отвесные утесы почти вплотную подходили к воде, стачивая его южную оконечность до острого клина. Вниз по течению от этой точки тянулась береговая полоса, ширины которой только-только хватало для Южной Тропы – петляющей насыпной дороги, пригодной лишь для совсем легких экипажей. Здесь возничий заставил упряжку перейти на шаг, и я вместе с ним и Паанджей радостно отдался созерцанию реки, катившей свои воды совсем близко от нас, вдоль узкой прибрежной полосы, покрытой крупными валунами, меж которыми росли деревья.

– Как часто мы, Фурстен и я, бывало, опаздывали к алтарю на полчаса, – воскликнул Первосвященник, – мы вместе были в Академии, два молодых шалопая, и опаздывали на службу, прокрадываясь на свои места со все еще мокрыми после купания волосами. Что, скажешь, неправда?

– Правда, – серьезно ответил Хранитель Кадила.

В Академии, о которой они говорили, как и во многих подобных рассадниках богатства и власти, положение в обществе решало все. Фурстен Младший происходил из влиятельной, даже могущественной семьи, но был дурен собой и начисто лишен какой бы то ни было представительности. Врожденные героические задатки, которые уже тогда проявлял юный Пандагон, не вызывали у его окружения ничего, кроме презрительных насмешек, по причине пусть благородной, но бедности его семейства. Таким образом, оба с самого начала стали изгоями, но их общность окончательно скрепило одно происшествие, когда Паанджа, слоняясь без всякого дела по городу, неожиданно увидел, как двое будущих олигархов тузят Фурстена. Не раздумывая, кинулся он в драку и молотил обидчиков до тех пор, пока они, утирая кровавые сопли, не убрались восвояси. Из этого благородного поступка и родилась дружба двух названых братьев.

Думаю, что в той стычке страстный Паанджа и обрел впервые свое настоящее «я» и свое истинное призвание: бескорыстно творить Добро, возможно даже с риском для жизни! Трудно было не испытать симпатии к ним обоим, и мысль о том, что в ходе последующих событий эти двое, возможно, и впрямь окажутся в серьезной опасности, сильно печалила меня.

Мы свернули с тропы и по теплому, прогретому солнцем песку направились к группе больших камней. Пока мы раздевались, я обратил внимание на мускулистое, подтянутое тело Паанджи и понял, что правильно разгадал этого человека: безупречная форма, в которой он себя держал, выдавала его амбиции. Фурстен вопросительно поглядел на меня, когда я подошел к воде, по-прежнему не снимая со спины короткого меча.

– Стоит ли брать с собой оружие?

– О, с ним ничего не случится, уверяю. Ножны покрыты воском и сканксовым маслом.

– Я хочу сказать, с мечом неудобно.

– О, вовсе нет. Неудобство совсем небольшое – в сравнении с преимуществом иметь оружие под рукой.

– Уверяю тебя, там, где мы купаемся, река достаточно глубока и широка, так что никакого риска нет. Немногие опасные для жизни представители флоры и фауны этой реки сосредоточены дальше, в эстуарии…

– Прости меня, Фурстен. Откровенно говоря, я сам связал себя клятвой никогда не оставаться без оружия там, где в этом может возникнуть нужда. Я вовсе не хочу нанести оскорбления вашей реке. Позволь осторожному путешественнику найти утешение в причудливых заклинаниях и ритуалах.

– Фурстен, отстань от нашего друга! – воскликнул Пандагон. – Не забывай о хороших манерах! В воду, ребята! Пошли!

Какой он все-таки еще школьник, этот Первосвященник Северной Хагии! Но река и впрямь манила великолепием. В ее широкий поток цвета шлифованного олова солнечные лучи то и дело вплетали серебряные и сапфировые пряди, и, когда я наконец окунулся в мощные струи ласковой прохлады, мне показалось, будто десять лет жизни тут же слетели с меня, словно шелуха. Освеженные, мы резво, словно дельфины, устремились к солнечному свету.

– Обычно мы сначала плывем вниз по течению, – объяснил мне Паанджа, – потом некоторое время просто держимся в воде на одном месте, а под конец, когда почувствуем, что дыхание восстановилось, а руки и ноги отдохнули, плывем назад, против течения.

Как ни крути, а купаться голышом в мутной воде главной реки королевства паучьего бога было не слишком приятно. Опасные неожиданности подстерегали на каждом шагу, о чем не давал забыть тревожный зуд в подошвах ног.

Но в конце концов я забыл и об этом. Роскошные зеленые берега обступили серебристый поток – несмотря ни на что, Хагия была прекрасна!

Вряд ли еще когда-либо доведется мне увидеть, чтобы столь потрясающей красоты местность служила сценой для такой уродливой и безобразной трагедии, которую совсем скоро суждено было разыграть здесь Смерти.

Непрерывное, упорное движение против течения оказалось непревзойденным средством не только тренировки тела, но и восстановления хорошего настроения и бодрости духа. Мы изо всех сил боролись с сопротивлением воды, расположившись на порядочном расстоянии друг от друга и втайне наслаждаясь своей задачей, как вдруг, к моему несказанному удивлению, Хранитель с выражением, подлаживая ритм стиха к своим движениям, продекламировал четверостишие из того самого листка, который я только что продал Паандже.

– Так ты… знал его раньше, добрый Фурстен?!

– Нет, хорошая память… но что это значит?.. Это вообще что-нибудь значит?.. Только не обижайся.

– Да нет, что ты!… Вполне понятно, что ты сомневаешься! Ведь я пришел, чтобы на этом заработать!.. Но я это не писал!… Я не знаю, что это значит… Но звучит, как угроза…

Дальше мы плыли в молчании. Никогда бы не поверил, что можно получать такое наслаждение от купания в водах реки, текущей по земле, которая, точно сырная голова дырками, изрыта норами ужасных созданий, завладевших прекрасной страной и ставших ее проклятием! Когда мы наконец выбрались на берег, то хохотали, словно зеленые юнцы, над какими-то идиотскими остротами, радуясь собственной силе, свежести и солнечным бликам на зеленых холмах. Каждый из нас нашел себе большой, гладкий, прогретый валун и устроился на нем. Солнце дождем золотых монет изливало на нас свет. И мне показалось, что это мгновение счастья содержит в себе некое предзнаменование. Если я выживу, то затеянное мною предприятие принесет мне много золота.