Ореховый посох - Джей Гордон Страница 9

— Лестер, Билли, идите-ка сюда! — окликнул Милкен товарищей, выплюнув последний глоток кофе на землю под вагонетку. — К нам тут очередной новичок направляется. Похоже, мы не одни вниз поедем.

Хиггинс возник в дверном проеме одного из жилых бараков с мешком на плече. В руках он держал здоровенный острый топор с треснувшей рукоятью. И то и другое он молча сгрузил в вагонетку.

— Что, целых четыре «банджо» за неделю отыграли? — спросил Хиггинс, рассматривая заступы, которые Милкен бросил на дно.

— Да уж, никак подходящего для Макговерна не подберу! — усмехнулся в ответ Милкен.

Глянув на тропу и мотнув головой в сторону одинокого всадника, Хиггинс спросил:

— Почему ты решил, что он новичок?

— Сейчас только четверть шестого да еще воскресенье, а он едет себе вверх по ущелью. Не иначе как совсем еще зеленый. Сам знаешь, ни один из опытных золотоискателей так бы себя не вел.

— А ты разве большую часть шахтеров не в городе подбираешь? — спросил Хиггинс.

— Чаще всего я нахожу их в салуне. Пьяными в стельку. Или спустившими в кабаке все до последней нитки. У половины из них даже ночного горшка не имеется, зато они прекрасно знают, как долго время тут наверху тянется, вот и пропивают последний грош, прежде чем снова в горы отправиться. — Генри Милкен по-прежнему не сводил глаз с всадника, упорно поднимавшегося к ним по тропе.

— Ты только посмотри: а ведь лошадь-то у него своя! — заметил Хиггинс.

— Угу. И штаны синие. Еще один северянин.

— Он, должно быть, из какой-то богатой бостонской семейки, раз приехал сюда на собственной лошади.

Мало кто из шахтеров владел собственной лошадью, а большинство и вовсе не умели ездить верхом. Впрочем, и те, что умели, чаще пользовались наемными лошадьми из конюшни в Оро-сити — как в личных целях, так и выполняя поручения мистера Тэйбора.

Сам Уильям Хиггинс верхом ездил отлично, однако собственной лошади у него не было с тех пор, как он десять лет назад стал работать на шахте. Если ему случалось получить в свое распоряжение коня, он непременно надевал шпоры, которые украл, когда был честь по чести демобилизован из кавалерии США. Он гордился своим участием в кровавых зачистках территорий, предназначенных для поселенцев-первопроходцев. И когда он надевал шпоры — даже на те несколько часов, что требовались для поездки в другой конец ущелья и обратно, — это всегда напоминало ему о днях былой славы.

— Он, наверно, коня-то купил, когда с поезда сошел где-нибудь в Денвере или в Айдахо-Спрингс, — буркнул Милкен себе под нос и, повернувшись к Хиггинсу, сказал: — Ладно, зови Макговерна. Сегодня нам надо побыстрее обернуться. До воскресной службы меньше двух часов осталось, а нам еще нужно мистера Смитсона повидать.

Хиггинс снова исчез в бараке, громко крича:

— Эй, Лестер! Пошли! Чапай сюда поскорей, громила! Ехать пора.

Густой бас Макговерна загудел в ответ, точно расстроенная виолончель:

— Иду я, иду.

А всадник между тем не спеша подъехал к баракам. Смотрел он прямо на Генри Милкена, но так и не произнес ни слова, хотя десятник сам подошел к нему и протянул руку для рукопожатия.

— Доброе утро, — вежливо поздоровался Милкен. — Мне, ей-богу, очень жаль, только ты напрасно поднимался сюда, парень. Мы часа на два в город уезжаем, а потом нам в церковь нужно. Тебе разве не сказали, что мистер Тэйбор требует, чтобы все шахтеры по воскресеньям в церковь ходили?

Но всадник ответить Милкену не соизволил и его протянутой руки не пожал.

Десятник предпринял вторую попытку:

— Меня зовут Генри Милкен. Я тут работаю, на «Серебряной тени». Десятник. Вот, у меня немного кофе осталось; вкус у него, правда, говенный, но, если хочешь, угощайся на здоровье, пока мы не уехали. — Он еще минутку помолчал, ожидая ответа, потом, явно начиная злиться, спросил: — Тебя как зовут-то, сынок?

По-прежнему не говоря ни слова, незнакомец схватил Милкена за протянутую руку и грубо дернул на себя, а свободной рукой нанес десятнику такой удар по голове, что у того треснул череп. Умер он мгновенно, и тело его обмякшей тряпкой повисло в руке незнакомца. Когда прекратились предсмертные судороги, всадник небрежно отбросил мертвого Милкена в сторону.

И сразу же один за другим прозвучали три выстрела. На шее всадника и на груди появились дыры от пуль, но он и глазом не моргнул. Неторопливо спешившись, он подошел к вагонетке и вытащил тот острый топор, который всего несколько минут назад положил туда Хиггинс.

Хиггинс снова дважды выстрелил в него и на этот раз попал незнакомцу в висок и в лицо. Пули насквозь пробили череп всадника, вырвав часть затылка и изрядный кусок скулы. Как ни странно, крови почти не было, а незнакомец как ни в чем не бывало двинулся к ним.

Оцепенев от ужаса, Хиггинс выронил револьвер, упал на колени прямо в грязь и стал ждать смертельного удара. Он чувствовал, что оказался не в силах совладать со своим кишечником, но ему отчего-то было все равно. Он лишь отчаянно пытался вспомнить то, что когда-то было ему дороже всего на свете, — мать, жену, дочку, которые остались в Сент-Луисе, — но никак не мог собраться с мыслями.

Хиггинс понимал, что жить ему осталось несколько мгновений. Он в последний раз вознес молитву Всевышнему и ждал конца — но незнакомец почему-то медлил с последним ударом. Когда Хиггинс рискнул все же поднять голову, то увидел перед собой могучие руки Лестера Макговерна. Великан, обхватив молчаливого всадника сзади, приподнял его над землей и душил в своих страшных объятиях. Топор валялся у его ног на земле.

— Убей его, Макговерн! Задави этого ублюдка! — завопил Хиггинс, чувствуя, что в его душе вновь просыпается надежда, однако даже невероятная сила Лестера Макговерна не произвела, похоже, на этого негодяя ни малейшего впечатления.

Извернувшись, незнакомец схватил Макговерна за правое предплечье и так его стиснул, что могучий шахтер пронзительно вскрикнул. И Хиггинс с ужасом услышал, как хрустнули сломанные кости.

Впрочем, Лестер не сдавался и отчаянно боролся за жизнь, пытаясь удержать незнакомца одной рукой, но и тот не медлил. Высвободившись из ослабевших объятий великана, он стиснул обеими руками голову Макговерна, уперся ногой в его обширную грудь и сильно потянул на себя.

Хиггинс в полном оцепенении смотрел, как Макговерн пытается хотя бы крикнуть. Его сломанная рука висела безжизненно, как плеть, но второй рукой он ухитрился вцепиться незнакомцу в лицо, засунув свои толстенные пальцы прямо в рану.

Зрелище было жуткое, но на его противника даже это, похоже, никакого впечатления не произвело: остановить убийцу оказалось невозможно.

Уильям Хиггинс увидел, как шея Лестера Макговерна с левой стороны начинает... отрываться от туловища! Дыхание великана стало коротким, прерывистым; он уже не мог выдавить из себя ни звука. А незнакомец все продолжал тянуть на себя его голову и в конце концов плавным движением отделил ее от плеч и швырнул в вагонетку. Из обезглавленного тела фонтаном хлынула кровь, оно сползло на землю и осталось недвижимым.