Железные волки. Небо славян - Александр Кудрявцев Страница 9

Рядом вздохнул Упырь Лихой:

– Княже, Скегги был злодеем, но храбрым воином… Таким не пристало умирать столь позорно и без оружия…

Ратияр повернул к нему лицо, и дружинник замолчал, встретившись с его взглядом.

Бледные скандинавы глухо пробормотали благодарность милостивому конунгу.

– Ратияр! – окликнул Хравн, возвращавшийся от берега, где пристали корабли.

Парень держал за руку стройную девушку с копной белоснежных кудрявых волос.

– Я нашел ее связанной… на ладье, – сказал Хравн, подумал и добавил: – Кусается…

Дружинники громко расхохотались. Молчал только сын Ратмира, не сводивший глаз с чужачки, и Мирослава.

Она смотрела на застывшее лицо Ратияра и до крови закусила пухлую губу.

Беловолосая зеленоглазая чужачка оказалась немой. Барсук негромко говорил фразы по-скандинавски, она рисовала на земле знаки в ответ. Старик хмурился, поглаживал редкую бороду, а когда бывшая пленница вдруг всхлипнула, положил ей на голову сухую ладонь и пробормотал что-то успокаивающее.

– Скегги вырезал ей язык, чтобы обезопасить себя от чар, – повернувшись к притихшим братьям, буркнул Барсук, – он украл ее год назад у хевдинга по имени Храпп, сына Бьерна Сильного. Скегги возил ее с собой на веревке, веря, что девушку любит Потаенный Народ, и она приносит удачу.

– Я слышал о Храппе. Он слывет могучим воином, – сказал Ратияр.

– Если мы вернем ему дочь, у нас появится сильный союзник, – сказал старик.

Ратияр помолчал, рассматривая гордо выпрямившуюся под его взглядом девушку.

– Мы снарядим корабль к свеям, – сказал он. – Как тебя зовут? – мягко спросил Ратияр девушку.

Та внимательно выслушала бормотание Барсука и быстро зашевелила веткой на земле.

– Ингрид, – сказал старик, – Лед Ладоней. Так северяне называют серебро.

– Я отвезу тебя домой, Ингрид, – сказал Ратияр.

Девушка чуть склонила вбок голову, зеленые глаза всматривались в лицо хозяина крепости. Кивнула, словно соглашаясь с чем-то, только что прочитанным в его взгляде. Тонко очерченные губы тронула улыбка. Лед Ладоней взяла руку воина и вдруг резко прижала к своей груди. Чуть смутившись, Ратияр почувствовал жар и сильные, ритмичные удары под тонкой льняной рубашкой.

– Не надо… благодарности, – услышал он собственный хриплый голос. – Возьми ее к себе, Барсук. Ей нужно окрепнуть. А потом мы отправимся в путь, – сказал он, аккуратно освобождая руку.

Девушка улыбнулась, не отрывая от него изумрудного взгляда, и Ратияр тоскливо подумал, что похожи эти глаза на весеннюю тайгу, в которой можно потеряться и блаженно блуждать до самой смерти.

Ей снились заснеженные шапки гор в круто изрезанных фьордах и зеленоватые переливы северного сияния среди звездных россыпей. Оно то напоминало птицу, расправлявшую во все небо мерцающие крылья, то волны неслышной колыбельной, что пели звездам северные боги. Крылья из струящегося света уносили вверх, далеко-далеко от земли…

Когда Ингрид была маленькой, ей казалось, что это складки гигантской полупрозрачной ткани, которой боги накрывали мир после наступления темноты, чтобы с ним ничего не случилось. «Волшебные занавески!» – кричала она, прыгала от радости, а отец посмеивался в бороду.

Они часто гуляли по берегу после заката, потому что оба любили ночь. Девочка в длинной шерстяной рубахе и со множеством белых косичек мечтала вслух, как когда-нибудь боги сошьют ей сарафан из этих занавесок.

«Надену луну, звездами опояшусь!» – заявляла маленькая Ингрид. Храпп смеялся, брал ее на руки, по колено заходил в мерцавшую от света тысяч созвездий воду. «Опусти руки», – говорил он. Ингрид погружала ладони, потом, осмелев, опускала руки по локоть и смотрела, как между пальцами струится роскошное небо ночи.

«Ты пошила рукава из северного сияния», – говорил отец. Ингрид мотала головой: «Хочу по-настоящему!» Отец кивал: «Когда-нибудь будет и так». Сердце замирало от предвкушения – отец, огромный, твердый как скала, никогда не бросал своих слов на ветер.

Ингрид улыбнулась, протянула руки – и открыла глаза, очнувшись в душноватом полумраке. Не сразу вспомнив, где она, снова зажмурилась, привычно сжалась в ожидании грубого хлопка тяжелой руки кого-нибудь из Псов.

– Полноте, дочка, полно, – сказал полумрак ласковым, словно надтреснутым голосом.

Ингрид осторожно приоткрыла веки, уставившись на морщинистое, улыбчивое лицо.

– Полно, – терпеливо повторил Барсук, осторожно присаживаясь на краешек полатей, где спала девушка, – вспоминай. Ты у друзей, которые отправят тебя домой. Все, что с тобой было раньше, это сон. Был – и не было. Просыпайся. Просыпайся, Ингрид.

Дверь тихонько скрипнула. Ингрид подняла голову и встретилась со взглядом пары огромных лиловых глаз. Встряхнулась, зажмурилась. Снова посмотрела.

Лошадиная голова продолжала с любопытством смотреть на нее, высунувшись из-за приоткрывшейся двери.

– Ты чего? – спросил старик, поймал взгляд девушки и обернулся. – A-а… Не бойся. Это Нафаня. Ее хозяин, Соловей, на мясо хотел забить, старая стала, не продать уже было и не пропить… А я выкупил. Как почуяла, что я ее от смерти спас. Теперь за мной как собачонка ходит, никуда не отпускает. А пытаюсь в конюшню загнать, плачет, ну как человек…

Барсук неодобрительно пожевал губами. Нафаня жалобно всхрапнула и помотала головой с редкой гривой.

– Ну заходи уже, а то так и будешь под дверью вздыхать, – махнул рукой хозяин.

Лошадь процокала по полу, подошла к Ингрид, ткнулась в лицо теплой мордой. Девушка засмеялась, обняв ее за шею тонкой рукой. Приподнялась, свесив длинные ноги на пол. Потянулась, потирая глаза, и вдруг застеснялась неприбранных волос и слишком тонкой льняной рубашки. Старик мягко улыбнулся.

– Жду тебя за столом. Умывальник в сенях, над бочкой. И вот, держи.

Барсук протянул костяной, пожелтевший от времени гребень.

– А эту вот не балуй! Нафаня, пошли!

Ингрид прошлепала босыми ногами по неструганым доскам, застыла перед подвешенным на цепочке чудным глиняным умывальником, из-за трех носиков по сторонам напоминавшим трехголового змея. С наслаждением поплескалась под ледяными струями, звонко бившими в жестяное дно. Тщательно причесала белые волосы. Ноздри защекотал сытный теплый запах – устав ждать плескавшуюся девушку, Барсук пустился на хитрость и открыл крышку казана со сваренной на молоке ячменной кашей, которая мигом заблагоухала на всю избу.

– Вечером баню тебе истопим, наплаваешься еще, – сказал старик быстро пришлепавшей обратно мокрой и довольной гостье.

Он протянул ей ложку, выструганную из мягкой липы:

– На твоей родине обычно все зерно на пиво уходит. А у нас больше кашу уважают. Зернышко – это ведь что? Зародыш новой жизни, на солнышке настоянный. Как яхонт – окаменевшая смола, так и зерно – солнечный свет затвердевший. Так что ешь побольше солнца, чтобы силы быстрее вернулись…