Сильные. Книга 2. Черное сердце - Генри Лайон Олди Страница 9

Я невольно понизил голос:

— Где сейчас Сарын-тойон?

— На лугу, возле речки.

— Сабия-хотун в доме?

Конечно, в доме. Где ей еще быть? Это я так спросил, чтобы не молчать.

— Ага. Вас ждет.

К дому мы подобрались с задов. Слуга — не Баранчай, обычный — высунул нос из конюшни, узнал меня и кинулся открывать калитку в частоколе. Я оставил Мотылька на попечение конюха и конюшонка — лисёнок приходился конюху сыном — а сам прошмыгнул в дом. Ну да, прошмыгнул. Я, Юрюн Уолан, сын Закона-Владыки. Как мышь. Как вор. Стыдобища! А что предагаете? Угодить под взгляд дяди Сарына? Нет уж, лучше я с дюжиной адьяраев схвачусь!

— Юрюн! Наконец-то!

— Я спешил, тетя Сабия...

— От окна! Быстро!

С неожиданной силой она ухватила меня за плечо, потащила внутрь дома. Я споткнулся и едва не упал.

— Зачем? Куда? Я хотел...

— Он сейчас посмотрит! Я чую...

Пол вздрогнул под ногами. Дом затрясся, как больной в лихорадке. Что-то с лязгом упало в кладовке. Миг, другой, и всё успокоилось.

— Пронесло, — выдохнула тетя Сабия.

Отпустив меня, она без сил упала на скамейку. Лицо белей снега, под глазами синяки. Пальцы дрожат дрожмя. У меня аж сердце зашлось! Заметив мое сочувствие, тетя Сабия закусила нижнюю губу, сделала глубокий вдох — и дрожь пальцев унялась.

— До вечера мой муж продержится. Не больше.

Голос ее звучал глухо и в то же время очень громко. Впору поверить, что Сабия-хотун спряталась в огромный горшок и говорит оттуда, сидя на дне. Мой муж? Ну да, они с дядей Сарыном — муж и жена. Но тетя Сабия никогда раньше не называла дядю Сарына «мой муж»! При мне, во всяком случае.

— Продержится? Это называется — продержится?!

Что ж будет, когда дядя Сарын пойдет вразнос?! Вспомнился Зайчик — он, когда Нюргуну в мас-кырсы проиграл, от злости и палку сломал, и доску, и коновязь сломать хотел. Я его еле угомонил. А если б не угомонил? Ну, сломал бы коновязь, еще что-нибудь, и в конце концов всё равно бы успокоился. Не вечно ж бушевать?

А Сарын-тойон?

— Тетя Сабия! Может, лучше обождать?

— Обождать?

— Ну, может, он зырк, зырк — и успокоится, а?

Уши загорелись. Стыдно. Стыдно. Очень стыдно. Что, Юрюн Уолан, увильнуть решил? Авось, само образуется? Ты зачем приехал? Зачем тебя звали? Зачем Баранчай к тебе бегом бежал?

— Его ярость питает, — тетя Сабия глядела в пол. — Он — костер, ярость — дрова. Ярость, злость, страх за детей. Он себя винит, Юрюн. Места себе не находит. Хорошо хоть в погоню не кинулся...

— А если бы кинулся? Да дядя Сарын только взглянет на Уота — в бараний рог скрутит! Детей вызволит — и назад...

— Нельзя ему!

— Почему?

— Уот внизу не один. И потом...

Тетя Сабия разрыдалась. Я растерялся: опять глупость брякнул! Хотел обнять ее, успокоить, но тут Сабия-хотун утерла слезы, встала и быстро-быстро зашагала в сторону кухни.

Я поплелся следом.

— Нельзя ему, — бормотала она на ходу. — Нельзя!

— Ну почему?

— Не вернется. Никогда не вернется. Даже если вернется — не вернется...

На ходу тетя Сабия менялась. Сделалась выше ростом, крепче, мощнее. Ссутулилась, втянула затылок в плечи. Обернулась ко мне, и я едва не закричал. На меня глядела древняя старуха — седая, суровая, костистая. Лицо — скала, изрезанная ущельями морщин. На лугу бушевал Первый Человек-мужчина, и в доме хозяйничала Первая Человек-женщина.

Скользнув по мне равнодушным взглядом, Сабия-хотун зашла на кухню. Подобрала упавший с полки котелок, водрузила на место — и занялась камельком. На меня она не обращала никакого внимания. Что есть я, что нет...

— Тетя Сабия! Это я, Юрюн Уолан!

— Ужин.

— Вы за мной Баранчая посылали! Вот, я приехал.

— Ужин, — повторила она. — Мой муж — Первый Человек. Нельзя оставить моего мужа без ужина. Я приготовлю ему... ему и детям...

— Тетя Сабия!!! — я схватил ее за руку: жилистую, сухую, как крепкая деревяшка. — Ваших детей похитили! Я их верну! Но сначала я верну вашего мужа, дядю Сарына! Вы меня слышите?

— Ужин. Пора варить...

— Помогите мне! Подскажите — как?

— Мой муж скоро придет ужинать.

— Как вернуть дядю Сарына? Прежнего дядю Сарына?!

— Вернуть? — ущелья-морщины задвигались, грозя камнепадом. На лице старухи отразилось сомнение: — Мой муж куда-то ушел? Он не придет ужинать?

И вдруг:

— Жаворонок! Зайчик! Ты спасешь их?

— Спасу, тетя Сабия.

— Обещаешь?!

Она вцепилась в меня: не отдерешь.

— Обещаю. А вы пообещайте мне, что вернетесь, — твердо сказал я. — Мне нужна ваша помощь. Помогите мне, и я помогу вам. Возвращайтесь, тетя Сабия. Я один не справлюсь. Возвращайтесь, ладно?

Я гладил ее по руке, как мама утром гладила меня. Кожа Сабии-хотун под моими пальцами становилась мягкой, разглаживалась, теплела. Рука из деревянной сделалась живой, упругой. Тетя Сабия всхлипнула и едва не упала, но я успел ее подхватить.

— Извини, Юрюн. Накрыло меня. Давай уйдем с кухни.

— Почему? Он сюда смотрит?

— Тут сильнее давит. В гостинной полегче, и окна на другую сторону...

Я помог ей дойти до гостевой комнаты — ноги плохо слушались тетю Сабию. Усадил на лавку, сам уселся напротив.

— Нельзя моему мужу в Нижний мир, — она повторяла это, как заклинание. — Нельзя. Нельзя!

— Понял, тетя Сабия! Нельзя, так нельзя. Вы, главное, подскажите, как его надо распервочеловечивать? Ну, велю я ему: «Эй, дядя Сарын! А ну, усохни немедленно!» Он ведь не послушает?

Она вздохнула:

— Нет, не послушает. Даже не услышит. Его вина гложет. Он глухой, когда виноватый. Сумеешь убедить его, что он не виноват — вернешь.

— Это нам раз плюнуть! Знаете, какой я убедительный?

— Да уж знаю...

— Будет вам дядя Сарын лучше прежнего!

— Не надо — лучше.

Она нашла в себе силы улыбнуться.

— Не надо, — поспешил согласиться я. — Будет как раньше! Точь-в-точь! Ну, я пошел. Вы тут держитесь, хорошо?

— Под взгляд не угоди!

— Не волнуйтесь, тетя Сабия. Я увертливый...

— Стой!

Я замер.

— Подожди, — она уставилась в стену. У меня волосы встали дыбом, а зубы заныли, будто от ледяной воды. Вот как она смотрела! — Пусть он отвернется... Давай! Бегом!