Дело трезвых скоморохов - Андрей Белянин Страница 9

– Милицию подставить? – решив не искушать судьбу, я тихо отставил вареники в сторону.

Бабка уважительно подмигнула:

– В самое яблочко бьёшь, сыскной воевода! Одного не разберу, зачем кому-то отделение наше позорить? Нешто мы опять ненароком чью-то честь и достоинство меж двух пеньков защемили…

– Ну-у… недоброжелатели у нас есть, – не стал спорить я. – Хотя мне лично непонятно другое: если требовалось подбросить нам какую-то часть похищенной и зарубленной топором на мясницкой плахе девушки, то почему именно косу?! Почему не руку, не ногу, не палец с колечком, не… Бабуля… бабушка Яга! Что с вами?!

– Ти-пу-н… тебе на язык, участковый, – делая глотательные движения и зажимая руками рот, кое-как простонала моя домохозяйка. – Нешто можно старую женщину на ночь глядя такой ужастью пугать?! Я ить теперича до свету глаз не сомкну, девицу загубленную представляя!

– Хм, вам ли бояться покойников? Тем паче что тело потерпевшей пока не найдено и…

– Да кто ж тебе сказал, что помершая она?! Сам своим умом дошёл, али я какую информацию упустила? – взвилась Яга. – И неча на меня пальцем тыкать, я говорила, на чём да чем коса ейная рублена, а ты уж сюда и труп приплёл! Сперначала результаты экспертизы моей до конца выслушай, запротоколируй, да вот тогда и выводы строй. Схоронил девку раньше времени и меня под рвотную статью едва не подвёл…

– Так она жива?!!

– Сядь и не тряси меня, вона пылищи-то поднялось… Жива, уж как с косой расставалась, точно жива была. Волос мёртвого человека иной блеск имеет, а эту хоть щас на базар неси – лысые купят!

Не буду врать, что я, счастливый, начал ходить по горнице колесом, но от осознания того, что Дуня Брусникина, скорее всего, всё-таки жива, у меня словно камень с души свалился. Причём здоровенный такой, вроде железобетонной панели, хорошо хоть никого не ушиб… Бабка тоже не любитель с трупами возиться (о её буйной молодости и уголовном прошлом промолчим…), поэтому дальнейшее обсуждение предварительных планов расследования текло как по маслу, пока…

Нет, особо ужасного ничего не произошло, просто зашёл Митя. У нашего младшего сотрудника было настолько просвещённое лицо, что я вздрогнул. Как правило, это верный признак очередных неминуемых неприятностей, в которые он влез сам и намерен втянуть всё отделение.

– Ну и где ж оно, тесто немецкое? – Оказывается, Яга отлично знала, куда он направился. Я тоже вопросительно вскинул бровь.

Митяй торжественно выудил из-за пазухи три-четыре мятых листочка и гордо потряс ими над головой:

– Всё как есть раздобыл! Ох и мудрёная же штука-а…

– Чёй-то не поняла я… Немцы-то, поди, один рецепт и дали, а с тестом пожадничали?!

– Неправда ваша! – горячо вступился за иноземцев Митька, на манер самца гориллы бухая себе кулаками в грудь. – Кнут Гамсунович – человек благороднейший и скупердяйства лишён, ровно крот подштанников. Вот, все тесты с однова взгляду перевёл! Со всеми вытекающими последствиями, и ныне нет мне секрету ни в душах людских, ни в характерах! В единый миг психотип любого просчитаю, и никакой лазейки преступности от меня не отыщется!

– Никитушка, что ж он врёт-то? Сам в слободу Немецкую за тестом ходил, а нам бумажки в нос тычет…

– Всё в порядке, – улыбнулся я, сдвигая посуду и освобождая место на столе. – Давай показывай, чему научился.

– А вот не изволите ли для началу домик изобразить, лес, дорогу да солнышко. Я вам такие чудеса поведаю – ахнете! И вас, бабушка, попрошу… Нет-нет, не увиливайте, уж вас особенно!

Как понимаете, вечер прошёл весело. А вот с наступлением ночи…

* * *

Собственно, я ещё даже не успел уснуть. Только-только разделся и лёг, как внизу раздался шум голосов, и мне стало кристально ясно, что вторая ночь тоже пошла насмарку. Пока вставал, одевался и спускался вниз, поправляя фуражку (милиционеру, как и царю, без головного убора на людях появляться нельзя!), всё постепенно стихло. Баба Яга, захлопывающая за кем-то дверь, подмигнула мне, приложив палец к губам:

– Тсс! Ужо я Фому Еремеева с ними отправила, а про тебя, касатик, сказала, будить-де не велено! Не ровён час, осерчает батюшка участковый, так и расследования никакого не сообразуется…

– А кто был-то? – так же шёпотом поинтересовался я.

– Да купец Обмылкин с приказчиками, начал было мне тут нрав проявлять, тебя к ответу требовать… Да я ему быстро заворот дала, впредь в отделении глотку драть не будет!

– Заколдовали?!

– Самую чуточку… – несколько смутилась бабка. – Поменяла голос с мужского на бабий. Он и теперича орать горазд, да только то-о-ненько так, что самому стыдобственно…

– Бабушка! Вы же слово давали! Мы сколько разбирали с вами противозаконность и неэтичность применения колдовства против…

Яга молча сунула мне под нос толстенную девичью косу, соломенного цвета, в метр длиной, с атласной жёлтой лентой. Так… значит, проблемы пошли колесом по второму кругу. Я тихо опустился на скамью, достал из планшетки блокнот и приготовился записывать.

– Дочь купеческая по вечеру в хоромы отцовские не вернулась. Зовут Глафирой Потаповной, росту среднего, весу крупного, одета сословию соответственно. Заявление от батюшки ейного, горлопана, я самолично приняла. Ныне стрельцы его до дому провожают, по спине хлопают, успокоения ради. Почерк преступления всё тот же – девицы нет, коса вот она.

– Откуда коса? – уточнил я, доподлинно зная, что она ответит.

– Знамо дело, у Митеньки из-под подушки выдрала, – ровно кивнула бабка. – Он-то спит, аки младенец нетронутый, а я, старая, решилась своим умом следственную версию проверить – вот и нашла…

– Что ж, – задумчиво протянул я, – по крайней мере, теперь точно известно, что Митька ни при чём. Кто-то дважды подставил его, извращённо, но однообразно. Законный вопрос: кому он так помешал?

– Не о том думать надо, а как мальчишечку нашего от обвинений облыжных уберечь. Не ровён час, Брусникины с Обмылкиными у отделения столкнутся да бедами своими взаимно поделятся – шуму буде-э-эт…

– Согласен, – решился я, – завтра же утром собственной рукой подпишу этому обормоту приказ об увольнении в отпуск. Пусть отправляется к маменьке на деревню, а мы уж тут сами как-нибудь…

– И то верно, – согласилась Яга, – пущай девкам тамошним тесто немецкое на уши вешает, от греха подальше. А то ить когда он меня едва ли не при всём честном народе…

– Там был только я.

– Ни за что ни про что холерой обозвал…

– Холерическим психотипом.

– …Вот и поглядим, какими словами он теперича маменьку свою родную накроет. А Кнута Гамсуновича я впредь за переводы книжек таких оскорбительных и на порог не пущу!

В результате мы ещё на часик задержались у самовара. Я – безуспешно выгораживая психологию как науку. Бабка – убеждённая, что раз она без «энтого дела» жизнь прожила, так и неча под старость лет из неё дуру делать. А у Митьки, надо признать, в последнее время это лихо получается…