Нечисть, нежить, нелюдь - Аня Сокол Страница 9

Злыдня оборвала вой и еще раз лизнула меня в щеку. Отливающий в свете луны серебром бок коснулся плеча. Ее шкура была горячей и жесткой, словно вымоченное в соде покрывало, которое забыли прополоскать. Я чуть повернула руку и тыльной стороной кисти провела по боку твари. Та вроде бы совсем не возражала. Она вела себя так, словно не было ничего необычного в том, что человек среди ночи сидит на нечистом капище и позволяет вылизывать себе лицо. Она вела себя так, словно знала меня, словно…

Я вздрогнула. Злыдня отстранилась и заглянула в лицо казавшимися невозможно яркими глазами. Светлыми глазами. А что, если, называя меня «водянкой», люди были чересчур добры? Что, если я вовсе не представительница вордов, пусть и опасная, но все же принадлежащая к людскому роду девчонка, что, если я… нечисть?

Злыдня одобрительно тряхнула головой, задев кончиком хвоста ногу в сапоге.

Ведь не зря богинки приняли меня за свою, не зря звали с собой.

Игоша продолжал смеяться. Луна нырнула за облако, оставив меня в полной темноте.

«Может, потом погорюешь? — раздался в голове бабушкин голос. — Оплачешь нелегкую долю нечисти подальше от этой самой нечисти?»

Я хмыкнула, потому что, будь бабушка здесь, именно так и сказала бы. И, возможно, подкрепила бы воспитательный эффект подзатыльником. Действительно, какой смысл плакать о том, чего нельзя изменить? Никакого, а вот кое-что другое — еще можно.

Я сжала в руке осколок, иззубренный, мягко светящийся край врезался в ладонь. Кое-что еще можно. Вернуть нечисти то, что взяли. Тогда, возможно, нам дадут уйти. Мне дадут.

Я привстала, замахнулась и непослушной онемевшей рукой швырнула осколок во тьму, запоздало представив, что будет, если камешек не долетит до развалин Фонтана. Но камешек долетел… Ох как долетел!

Вспыхнуло так, что осветило и заросли, и разрушенный Фонтан, и очумевшую от светопреставления базыгу. Наступила тишина. Ватная, ненастоящая, выжидательная, от которой у тварей шерсть на загривке встала дыбом. А потом грохнуло так, словно сам Эол взял в руки молот и ударил по земле. Воздушной волной меня опрокинуло на спину. Злыдня рыкнула и прыгнула в кусты, оборвал смех Игоша, ломая ветки, стала удаляться базыга. Все собравшиеся здесь этой ночью мертвые и нечистые твари стали не просто расползаться с капища, они почти бежали. Уносили ноги, руки, ветки и челюсти со священного для них места.

В животе заурчало от голода. Или от страха. Не знаю.

Подняться удалось только с третьей попытки, мышцы слушались с трудом, словно я три часа кряду перебирала горох, голова кружилась. Я поковыляла к раздваивающемуся дереву, подняла голову и, не сдержавшись, ойкнула, словно наступившая на подол сарафана косолапая Ксанка.

Выглянувшая из-за облаков луна показала капище во всей его неприглядности. Источник разнесло на мелкие крошки, словно разрушений, произошедших много лет назад, было недостаточно. Среди каменной россыпи лежали тела. Немного, но они были. Это те, кто слишком близко подошел к каменной чаше. Одна злыдня, непонятное — состоящее из одних волос — существо и истлевающий древесный ствол — все, что осталось от ерки… Может, зацепило кого-то еще, но, чтобы разглядеть, надо было подойти ближе, а у меня такого желания не появилось.

— Айка, — раздался голос за спиной. Я обернулась. От стены ко мне приближался Вит, за ним бледный Михей с заряженным арбалетом. — Ради всех святых Тарии, скажи, что ты сделала?

— Не… не знаю, — прошептала я. — Просто бросила осколок, а когда он упал… — Я беспомощно развела руками и поежилась, оглядываясь.

— Может, вернемся? — Стрелок нервно поводил арбалетом из стороны в сторону. — Как скоро уродцы возвратятся?

— Очень нескоро. — Вит обогнул сросшееся дерево, осмотрел капище и выразительно присвистнул. — После такого выплеска силы они еще пару дней, вернее, ночей будут в себя приходить. Да что там нечисть! — Он махнул рукой. — Всем досталось. — Стрелок снова поежился. — Всем, так или иначе причастным к магии: людям, нелюдям и даже, — он поддел носком сапога ветку, — заклинаниям. Например, «единому пути», будь он неладен.

— И что нам теперь, не обязательно резать того смирта или еще кого-то и марать руки и сапоги кровью? — тихо спросила я, но Михей все равно услышал, открыл рот, но ничего не сказал. Иногда он умеет быть умным, а иногда нет. Впрочем, так можно сказать о каждом из нас.

— Нет. — Вит прислушался к чему-то и подтвердил: — Можем уйти в любой момент, выплеск силы уничтожил заклинание. И не только его. У меня подчистую снесло ограничитель, который поставили криворукие тарийские чаровники. Теперь, слава Рэгу, [12] восстановлюсь полностью.

— Ну хоть кому-то польза. — Я, покачиваясь, отошла от ствола, чернокнижник тут же протянул мне руку, не давая упасть. — Может, и вправду уйдем? Мне здесь не по себе.

«Как и всей остальной нечисти, — мысленно добавила я, — как и всем тем, кто удирал отсюда без оглядки».

— Согласен. — Михей развернулся и махнул арбалетом на тьму, то ли подгоняя, то ли указывая направление. — Да и Рион ждет.

Вит помогал мне идти, поддерживая под локоть, и даже один раз поймал, когда, запутавшись в собственных ногах, я твердо решила прилечь на усыпанную листьями землю. Чернокнижник обхватил меня за талию, позволив уютно устроиться на своей широкой груди. Надо же, и как я раньше не понимала, что привлекательного находили в этом девицы! А вот сейчас оценила. Широкая грудь — это практично, будь рядом кто-то вроде Риона, я бы нас обоих опрокинула, а так ничего, можно даже расслабиться, закрыть глаза и слушать, как где-то сзади топает стрелок, как ветер затихает в листве, как…

— Айка, — позвал Вит и вдруг спросил: — Почему ты не удрала?

Я напряглась. И он это почувствовал, провел рукой по спине, вроде бы успокаивая… Вроде бы, потому что спокойнее не становилось, а сердце, наоборот, колотилось так, что, будь здесь злыдня — точно услышала бы.

Почему? Я замотала головой, пытаясь отогнать далекое и почти забытое воспоминание и одновременно показать вирийцу, что ответа он может не ждать.

Под ногами Михея шуршала трава.

Почему? Да потому, что я до сих пор иногда видела ее во сне. Заплаканную или улыбающуюся Майку, свою единственную подругу, что возвращалась ко мне в мире снов, как бы напоминая: за тобой долг, Айка!

Девчушка бежала через утренний лес. Ветки и репей цеплялись за одежду, путались в волосах, ноги промокли от росы. Но это ее не печалило. Звонкий чистый смех летел над верхушками деревьев.

Она остановилась на поросшей клевером поляне, украшенной розовыми соцветиями, так похожими на маленькие клубки ниток. Трудно сказать, чем эта поляна отличалась от десятка таких же, через которые девочка пробежала, даже не оглянувшись, но эта отличалась. Может, поваленным деревом? А может, раскидистым, усеянным черными ягодами, кустом с резными листьями?