Шерас. Летопись Аффондатора, книга 1-я: 103-106 годы - Дмитрий Стародубцев Страница 92

Хавруш заметил, что стержень, которым он писал, совсем высох, отчего знаки получаются рваными и блеклыми. Он сменил его и уверенно продолжал, вдохновленный удачным началом:

«Сейчас Алеклия, вместе со своим главным войском величиной в триста (Хавруш подумал и поправил себя), в пятьсот тысяч цинитов вот уже много месяцев безрезультатно осаждает Кадиш. Всё как ты и хотел, мой интол! Поэтому я считаю, что время флатонов настало. Момент весьма подходящий: в самой Авидронии больших армий нет – все партикулы в Иргаме. Ударь бешеную тварь с той стороны, откуда она не ждет. Я уверен: победа достанется твоим храбрым воинам совсем легко, ибо главное нами уже сделано…»

Хавруш опять остановился, но теперь он изрядно расстроился. Он уже подошел к концу сообщения, но не сказал ничего, о чем собирался. Он был и впрямь не силен в дипломатическом слоге. Как военачальник ни старался, у него вместо изящных и сложных предложений получались куцые фразы. К тому же не покидающие его ни на мгновение мысли, все его сомнения, страхи, тревоги, отчаяние, а также планы, предложения, какие-то идеи – всё так и осталось у него в голове, нисколько не воплотившись в писаное слово. Фатахилла уже давно молчал, не отвечая на послания Хавруша. Ужасное подозрение терзало душу. Не обманет ли? Не оставит ли один на один с грозным врагом?

Почесав незаточенным концом стержня под лопаткой, Хавруш тяжело вздохнул и приступил к заключительной части письма:

«Прошу тебя, Громоподобный, поторопись! Кадиш почти разрушен, и стоять ему осталось недолго. Когда Алеклия возьмет крепость, он быстрым маршем двинется на Масилумус. Но Иргама обескровлена, у нас уже нет ни сил, ни средств, чтобы сопротивляться. О Фатахилла, буду вечно у твоих ног самой преданной собакой».

Скрутив онис в тонкую трубочку и сунув его в капсулу, Хавруш подошел к клетке с птицами, открыл ее и достал того голубя, который ему приглянулся больше других. Он прикрепил письмо к лапке и выпустил на волю драгоценного посланника, который, ошалев от свободы, рванулся к небу, расправил длинные острые крылья, сделал несколько прощальных кругов вокруг Носороговой башни и ринулся прочь. Верховный военачальник видел, как пернатый перелетел через стены, как авидронские лучники на валу послали ему вслед несколько стрел, оказавшихся бесполезными, и как он скрылся из виду над верхушками дальних деревьев.

Иргам вернулся к клетке. Осталось только две птицы. Всего два голубя, которые найдут дорогу к острову Нозинги из любого места на материке. Два из тех десяти, полученных от Фатахиллы, которых Хавруш повсюду возил с собой, собственноручно кормил, холил и лелеял и берег пуще собственной жизни. С ними, с этими хрупкими розовокрылыми созданиями, были связаны все его надежды.

– Собирайся, Оус, уходим, – приказал Хавруш. Слуга не понял и знаками переспросил: как уходим, куда уходим? – Совсем уходим, – отвечал Верховный военачальник, – уезжаем из Кадиша.

Оус буднично кивнул головой, будто выбраться из крепости, осажденной трехсоттысячной армией, самое пустячное дело. Другой на его месте выказал бы крайнее удивление, но пожилой раб, ставший за многие годы тенью своего хозяина, давно перестал чему-либо удивляться, ибо повидал такое, чего обычному человеку и присниться не может.

После всех сборов Хавруш переоделся в одежду простолюдина и огляделся: всё ли он взял, всё ли сделал, не забыл ли о чем? Вспомнил о Дэвастасе и выругался.

– Дэвастаса ко мне. Быстро!

Ему пришлось ждать, пока в помещение не вошел сильно запыхавшийся воин – широкоплечий, голубоглазый молодой человек, в тяжелом бронзовом панцире на груди. Он не сразу признал Хавруша, завернувшегося в плащ бедняка, а когда узнал – учтиво склонился.

– Слава Деве, мой кумир. Легче еще раз прорваться в осажденный Кадиш, чем подняться на вершину Носороговой башни, – тяжело дыша, сказал Дэвастас.

– Это так, – отвечал Хавруш. – Но ты молод и силен, а каково мне?

Он разрешил ему присесть и предложил напитки. Весь покрытый пылью, с сухими потрескавшимися губами, воин был счастлив воспользоваться столь редкой в осажденной крепости возможностью. Он пил долго, пил и пил, пока кувшин, стоявший рядом, не опустел.

– Прости меня, – опомнился Дэвастас, – но с тех пор, как я оказался в крепости, кроме местной воды, которая отдает свинцом, я ничего не пробовал.

– Удовлетвори мое праздное любопытство, Либерии, – сказал Хавруш, терпеливо дождавшись, когда собеседник утолит жажду. – Почему ты добровольно запер себя в этом каменном мешке? Ведь тебе никто не приказывал обрекать себя и свой отряд на смерть? Ну, я понимаю – вырваться из осажденной крепости и тем самым спастись, но наоборот?

– Смерти я не ищу, но и не боюсь, – отвечал Дэвастас. – А в Кадиш меня привело твое же поручение.

– Как это?

– Ты же приказал мне умертвить тех авидронов, которые побили всех капроносов в Тедоусе…

– Но разве они не сбежали?

– Это так, но не совсем. Сбежали они потом, преследуемые моими воинами, а прежде им даровал свободу известный любимец Тхарихиба – Твеордан.

– Зачем это?

– Ему очень понравилось, как они сражаются.

Хавруш вырвал из носа несколько волосков. Твеордан давно его настораживал. Многие вообще открыто обвиняли военачальника в симпатии к авидронам. Каким-то непостижимым образом только его армия не пострадала в сражении под Кадишем, и теперь еще это странное освобождение…

– Я знаю, – продолжил Дэвастас, – что они находятся где-то здесь, под Кадишем. И я обязательно их разыщу и в точности исполню твое требование.

«Что ж, это похвально, – подумал Хавруш. – Где в наши дни найдешь столь отважного воина, который готов умереть во имя исполнения даже самого малосущественного приказания?..»

Верховный военачальник внимательно посмотрел на Либерия, столкнувшись с его открытым мягким взглядом. В сущности, он едва ли знал этого светлокудрого красавца. Кто он? О чем думает? Что им движет? А эта его безудержная, звериная жестокость, граничащая с безумием? Откуда она?

Дэвастас не имел знатных родственников, ему никогда никто не помогал. Он выбился чудом, поднявшись с самого дна: определившись в партикулу, стал землекопом, потом возничим обоза, легковооруженным всадником, долгое время ездил на маленькой шелудивой лошаденке, потешая всю армию.

Однако после целого ряда удивительных подвигов его назначили десятником. Молодой, весьма способный, он многим понравился, ему доверялись наиболее сложные дела, которые он неизменно исполнял. А скоро о нем пошла молва, как о самом смелом и беспощадном воине, от которого враги бегут, только заслышав его имя. Его заметил даже Тхарихиб и оказал ему милостивейшее покровительство: в распоряжении Дэвастаса появился собственный отряд, который он набрал из самых отчаянных головорезов. Теперь он стал известным военачальником, и его направляли туда, где действовать приходилось самостоятельно, на свой страх и риск. Его отряд из полутора тысяч человек творил чудеса: надолго уходил в тыл врага, внезапно атаковал вражеские колонны, быстро скрывался и снова крушил, разрушал, уничтожал, вырезал целые поселения. У Дэвастаса была удивительная способность из любого кровавого побоища выходить, сухим из воды. Так было в Авидронии, в сражении под Кадишем, так было везде и всегда.